[She Wolf] Досуг мне разбирать вины твои, щенок! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.(с)
Фран | Сквало. Беседа за чашкой горячего какао. «Говорят, глаза – зеркало души». «Поэтому у тебя такой пустой взгляд?» Неловкость.
У Скуало всегда бессонница.
Бельфегор смеется, называет его призраком невесты, и загадочно исчезает досматривать свои извращенно-королевские сны про кишки на люстре и прочие радости. Леви не соизволил даже проснуться. Луссурия... да когда Луссурия вообще ночевал в замке? А к боссу мечник не суется - у босса чуткий сон, пистолеты наготове, и нажитая за тяжелую жизнь, латентная паранойя.
Так и бродит - в одиночестве по коридорам.
Темно, серо, и хочется разбить что-нибудь дорогое и красивое, но мечник знает, где его ждут.
Скуало спускается на кухню, едва касаясь пальцами перил. Принц всегда смеется, что Скуало ходит по лестницам как барышня - с его осанкой и длинными пальцами. Тот орет и посылает Потрошителя на юг и с птицами, и как всегда бесполезно, и Леви как всегда издает свой бестолковый смешок, босс - коронное "мусор", а Луссурия... да когда Луссурия вообще наблюдал за такими мелочами?
Все придурки. Скуало тихо ненавидит всех и каждого в частности, и каждую ночь тяжело опускается на стул в маленькой кухоньке. В одних только форменных штанах, сверкая героическими шрамами на бледной груди.
Фран флегматично кивает и помешивает растворимую дрянь в кружке. Скуало не понимает, как можно любить сладкое, о чем и сообщает с завидным постоянством, но Фран, в общем-то, и не рвется объяснять.
Фран поднимается, чуть пошатываясь, и разминая затекшие конечности, подходит к мечнику, и начинает свои привычные махинации с его волосами. И слушает. Слушает, как Скуало негромко ненавидит все живое, на ходу изобретая живые, яркие, и удивительно нецензурные образы из разных языков, для каждого члена их чокнутой компании.
Фран всегда его понимает. И вовремя вставляет язвительные комментарии. И руки у него холодные, и когда ложатся на плечи, будто вся тяжесть дня, и оскорблений, и общественных беспорядков, испаряется. Золотой вообще парень этот Фран. Скуало всегда нравился.
Мечник смотрит на изрезанную кожу иллюзиониста и рычит.
- Опять этот ублюдок?
- Вы сами вырастили семпая таким, тайчо, - резонно замечает Фран, - Вы его избаловали. А я всего лишь сказал, что его норка растолстела как Луссурия после скидок во французских ресторанах.
Скуало смеется и берет Франа за запястье - аккуратно. Сдерживая свою неимоверную силу, и излишнюю резкость. И вдруг, интересуется:
- Ты видел его глаза?
- Нет. И, честно говоря, не собираюсь. Говорят, глаза - зеркало души, а я совсем не хочу в Ад, я стащил оттуда полезную вещицу и не вернусь с поличным, - иллюзионист смеется и стягивает серебристую копну в высокий хвост. И уходит на свое место, снова вцепившись в кружку. и с каким-то детским выжидательным любопытством смотрит на мечника.
- Зеркало души, говоришь?.. тогда, почему у тебя такой взгляд пустой, парень?
Фран отшатывается. Сжимает кружку, передергивает плечами и неловко улыбается, но глаз не отводит.
- Понимаете, тайчо... зеркало отражает не только душу, а я не хочу, чтобы оно отражало что попало. Семпая, например. Так что... я его закрыл. Знаете, в старых домах... ну, на подобие того, в котором мы уничтожили клан Мартора на прошлой неделе, помните? вот, когда хозяева уезжают. они занавешивают зеркала белой тканью. Чтобы не царапались. Не портились. И не скапливали всякой швали в отражении.
Фран объясняет сбивчиво и образно, но Скуало понимает. Все понимает. И только жалеет, что малец не может научить его этому - занавешивать зеркала. И в его личных, дряни скопилось уже порядочно.
Но зато, мечник видит свое отражение в зеленых глазах иллюзиониста, и этого ему, на самом деле, вполне хватает для легкого налета счастья. А больше он все равно не заслужил.
Хоть у меня и есть кой-какие предположения, но... Откройтесь, пожалуйста?
Восторженный заказчик
да, я на вторую вашу заявку попадаю
и, наверное, слишком узнаваем по привычке к итальянскому произношению "Скуало" Ооавтор
спасибо вам за такой текст.
Было очень интересно и приятно читать.
Спасибо вам, .Lecher
Фразы из заявки немного изменены. Извиняюсь перед заказчиком за такое бредовое исполнение.
Фран знает, что его глаза не отражают ничего. В них нет ни доли эмоций, есть лишь бездонная стеклянная пустота. Та же пустота, что царит там, где он бывает лишь в своих снах. В своих кошмарах. Та же пустота, окутанная вязким серым туманом. Та же пустота, что забрала его душу несколько лет назад. Иногда Фран словно со стороны, в тех же снах видит, как эта пустота плещется по краям зеленых радужек его собственных глаз. Это неприятно. И поэтому иллюзионист не любит, когда кто-нибудь напоминает ему о пустоте его взгляда.
За окном гостиной бушует непогода. Между грозовыми тучами, налитыми свинцовой тяжестью, изредка проскакивают белые искры, которые вот-вот превратятся в настоящие молнии. Льет дождь, как из ведра.
В комнате душно, и Фран открывает окно. Свирепый холодный ветер тут же врывается в гостиную, колышет темно-бордовые шторы, пробегает по стенам, листает страницы одной из книг, лежащих на столе. Иллюзионист садится в кресло к горящему камину, берет со стола первый попавшийся томик, открывает его и расправляет потрепанную мятую страницу, чей заголовок гласит: «Лирика и эпиграммы». Фран хмыкает и, прикрывая книгу, смотрит на обложку. Джордж Гордон Ноэл Байрон. Удачно – парень уже давно хотел ознакомиться с его трудами. Уж слишком много он слышал об этом англичанине.
Первые страницы – биографию – иллюзионист пропускает. Ему это не особо важны предисловия. В конце концов, куда интереснее творчество поэта туманного Альбиона.
Первый стих, на который Фран натыкается после биографии, - «Она идет во всей красе». С первых же строк ясно, о чем он. Иллюзионист, хоть и не любит подобные вещи, пожимает плечами и углубляется в чтение.
Она идет во всей красе –
Светла, как ночь ее страны,
Вся глубь небес и звёзды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Не только мраком смягчены…
Фран морщится и перелистывает страницу.
А если б взор ее прозрел
И глубь души твоей смиренной,
Ты получил бы мир в удел,
Затем что стоишь ты вселенной…
Конечно, само строение предложений, стиль написания стихов, смысл, мелодичность, обороты речи, продуманность написанного, передача чувств автора, и прочее, и прочее – бесподобно, но все же… Некоторые слова неприятно цепляют.
… В тишине слышны лишь вой ветра и шорох перелистываемых страниц.
Я теперь – лишь зола, а не пламя,
И молчит песнопений струна.
Я люблю теперь только глазами,
В волосах и душе – седина.
Не годами тяжел век мой длинный,
Есть мгновенья – как плуг, бороздят.
Пусть на лбу не залягут морщины, -
Но в душе они прочно сидят…
- Читаешь, парень? – его с силой хлопают по плечу так, что парень невольно вздрагивает и поворачивает голову.
- А, это вы, командир, - произносит Фран и, передернув плечами, захлопывает книгу и кладет ее на стол. – Читал.
- Все ясно, - усмехается Скуало и садится в кресло напротив с двумя кружками. – Так и думал, что найду тебя здесь. Вот и захватил еще одну чашку. Садись, выпьем.
Фран скептически заглядывает в протянутую командиром кружку, видит там темно-коричневую жидкость с белой пенкой и по запаху определяет, что это какао. В собственных лучших привычках пожимает плечами и осторожно берет в руки кружку.
Суперби довольно хмыкает и, отпив какао, вполголоса начинает рассказывать о том, как он устал за сегодняшний день. О том, как его достал чертов босс, не исполняющий собственные обязанности. О том, что Луссурия, то и дело подбирающийся к нему с расческой и лентой, невероятно его достал. О том, что дурак Леви ненавидит его совершенно без повода, что очень и очень раздражает. О том, что Бельфегор немыслимо действует на нервы, хоть Скуало как-то по-своему привязался к нему. На все его откровения Фран пожимает плечами и лишь изредка что-либо комментирует – тихо и колко. Суперби согласно кивает, изредка улыбаясь и делая небольшие глотки какао. Когда Фран интересуется, почему командир ничего не говорит о самом «лягушонке», Скуало фыркает и отвечает, что иллюзионист его не бесит. Наоборот – он даже видит в мальчишке своего человека. О том, что Фран понимает его, мужчина умалчивает, прекрасно зная, что и это парень поймет без слов. Суперби ставит пустую чашку на стол и устало потягивается. Фран усмехается и опускает свою кружку. Он не сделал ни одного глотка какао – парень просто сидел, слушал боевого капитана и грел пальцы теплом медленно остывающего напитка через обожженную глину.
- Кстати, а что ты читал, парень? – окликает его Хранитель Дождя Варии, беря в руки томик стихов.
- Так, ничего особенного, - вяло отмахивается Фран. – Не обращайте внимания.
Но Скуало его не слышит.
- Байрон? – вопросительно вздёргивает бровь мужчина, вертя в руках книгу.
- Угу, - флегматично кивает Фран. – С некоторых пор – мой нелюбимый поэт.
- Ха, чем же он тебе не угодил, а, паренёк? – добродушно усмехается Суперби, открывая книгу на середине и начиная вслух читать.
Ты плачешь – светятся слезой
Ресницы синих глаз,
Фиалка, полная росой,
Роняет свой алмаз.
Ты улыбнулась – пред тобой
Сапфира блеск погас:
Его затмил огонь живой,
Сиянье синих глаз.
Вечерних облаков кайма
Хранит свой нежный цвет,
Когда весь мир объяла тьма
И солнца в небе нет.
Так в глубину душевных туч
Твой проникает взгляд:
Пускай погас последний луч –
В душе горит закат…
- Не понимаю, чем эти стихи тебе не нравятся? – фыркает мечник и принимается за другой стих. Теперь он читает про себя, беззвучно повторяя слова одними губами. Иллюзионист вновь пожимает плечами и переводит взгляд на огонь, полыхающий в камине. Минуты через три от апатичного созерцания пляшущих языков красно-оранжевого пламени его отвлекает голос командира:
- Малец, а ты понял, в чем смысл того стихотворения, которое я прочитал вслух?
- Конечно. Это стих о красоте любимой женщины, о том, что она прекрасна даже когда плачет, не говоря уж о моментах, в которые она улыбается, и прочие бла-бла-бла, - с нотками вселенской тоски в голосе отзывается Фран.
- Вовсе нет, - с усмешкой возражает Суперби. – Если бы это был стих обо всей этой бабьей красоте, то Байрон бы описывал ее так же, как и в «Она идет во всей красе». Вот это – действительно восхваление женской красоты. А здесь все иначе. Байрон выделяет только ее синие глаза, как бы подчеркивая, что они наиболее прекрасны в этой женщине.
- Да-да, - скучающе тянет Фран. – Глаза – зеркало души, так вроде?
- Наверное, именно поэтому у тебя такой пустой взгляд, да? – внезапно интересуется Суперби. Фран недовольно морщится, медленно поднимается с кресла и, стараясь не встречаться с командиром взглядом, выходит из комнаты, бросив напоследок сухое «Спокойной ночи».
Фран знает, что его глаза не отражают ничего. И поэтому ему неприятно, неловко и как-то больно, когда ему лишний раз об этом напоминают.
второй тоже зачет ^^