Автор не умеет, отдает себе отчет и читер. АУ. 815 слов.
La cocaina no es buena para su salud
— Скверно, — говорит Мукуро, — грабить нищих. Болезненно бледная ночь подкралась и жадно заглотила последний слепой фонарь. Занзас застыл в кривом отражении стекол машины, по щелчку. — Это ты у нас в нищих ходишь? — Занзас, — Мукуро складывает руки одна на другую поверх крыши автомобиля и улыбается, — я беден, как церковная мышь. Умелая, трудолюбивая и, чего не отнять, привлекательная церковная мышь. Занзас ухмыляется и пересчитывает в уме из ментального эквивалента в денежный и обратно, как дорого стоит Мукуро оставаться психически стабильным (относительно его обычного состояния, конечно) после того, как Вария зачистила его притон. Поразмыслив, кивает ему, чтобы садился внутрь. Такую-то честь Занзас ему может оказать. — Гляди сюда, — Занзас указывает на теплящиеся на приборной панели цифры. — У меня есть время на потрепаться до полуночи, потом ты идешь к чертям. — Я тебя разочарую, если скажу, что с некоторых пор они навещают меня сами? — Часы безропотно погасли. — Так лучше? Мукуро блеснул оскалом, мол, готовься, сам еще не знаю, но ночь у тебя будет длинной. То ли воющий ночной воздух в щель приоткрытого окна, то ли само — холодом по шее и электричеством по позвоночнику, искры глазами; доля секунды, и как ни в чем не бывало. Занзас выдыхает.
Они скользят в пустую пасть ночи, в густой слякотной темноте от Мукуро остались одни бледные руки. Они говорят Занзасу тоном из другого сценария: — Бог с ними, с деньгами. Плевать на бизнес, на мою безупречно запятнанную репутацию. Но люди? Понимаешь, чего ты их лишил? Одна дешевая миссия, и сколько последствий… — Подбодрить меня хочешь, недоносок? — Занзас хочет усмехнуться, но получается одна сухая судорога по левой стороне лица. А миссия и правда была дешевой, грязной, Занзас почти сожалел о своем согласии, но потом прикинул, кто первым пойдет травиться в Мукуров гадюшник, когда придет время. Франа тогда назначили ответственным, а сам он в тот вечер выпил до неприличия мало и пропускал обращенные к нему реплики Сквало даже не на зло, а от чистого сердца. Но если Мукуро сам ему расскажет, как все было не напрасно, то Занзас, так уж и быть, готов смириться и потерпеть еще немного, прежде чем выбросить кусок дерьма из своей машины, лучше на ходу. — Знаешь, почему меня называют иллюзионистом? — с уродливым придыханием спрашивает Мукуро. Фары крошат ночь желтым. Занзас лающе смеется, пытается глянуть на Мукуро, но тут под колеса кидается светофор. Пьяный триколор дрожит и капает на асфальт. — Что я им скажу, когда они будут смотреть на меня своими большими зрачками, будто их душа хочет поскорее из паршивого тела? — лицо Мукуро маячит перед ним, гротескная озабоченность смазана больной издевкой. — На тебя так смотрели когда-нибудь? — Случалось, — Занзас резко заворачивает вправо, едва не слетев в реку, но отчего-то брызги все равно шпарят по коже и дышать становится тяжко. — Когда у тебя будут дети, — шепчет Мукуро на ухо, — прибегут ко мне. Дети таких, как ты, только тем и спасают себя. Ты просто не признаешь то, что от них останется. Голос продолжает шелестеть целую вечность, срываясь в красочный хохот, но Занзас уже давно не разбирает, только пытается глаза держать открытыми. Мукуро отворачивается к окну. — Назови заказчика, — вновь спокойно говорит он. Реальность скачком возвращается в привычную плоскость, стихают голоса. Занзас хрипло выругивается. Стоит понимать, что в знак отказа. Побелевшие пальцы на руле чуть не болят от напряжения. — Так и знал, — Мукуро сладко потягивается и разминает пальцы. — Тогда просто еще покатаемся. Буду жалеть потом, как проклятый, но не из-за тебя, разуверься. Праздный мазохизм.
Занзас смутно помнит последний час, и как сладкий запах салона сменился слабым душным ветром, затем обратно, и под каким предлогом Мукуро оказался на месте водителя, а он — рядом, не пристегнутый и совсем не злой, хотя надо бы. — Я часто чувствую, что мне не хватает роскоши, — Мукуро закидывает голову, красные огни режутся по белому изгибу шеи. Занзас не ведется, но вспоминает, как повелся в первый раз, впрочем, явно без сожаления. С таким отребьем, как Мукуро, можно быть и заниматься чем угодно, и никто о том не узнает — он врет так или иначе слишком много и самозабвенно. Угадав ход его мыслей, сквозь тревожное мерцание торопливых городских огней Мукуро показывает ему кое-что, отчего разноцветная слабость тела и сознания переходит в новое качество. Чуть более агрессивное, но после того, как на поверхность его вытягивает холодное касание, Занзас ни за что в жизни не воспроизвел бы в памяти ничего конкретного. Мукуро коротко лижет ему шею — что бы это значило? Занзас не возьмет в толк, но, кажется, длинные пальцы в шрамах сейчас захрустят в его собственных руках. Значит, руль никто не держит. «Смотри внимательно». Занзас видит летящий на них небоскреб и ему хочется смеяться. Мукуро может быть сколько угодно близок физически, но это сущий пустяк в сравнении с тем, как тесно он теперь чувствует каждый его эмоциональный импульс. В отражении на них несется черный лоснящийся автомобиль. Занзасу перехватывает горло, и стекло разбивается всплеском осколков, кажется, как и они сами. Потом в обратном порядке — и только круги по воде.
Мукуро стоит неподвижно, сложив руки на крыше машины, и смотрит, примеряется. Отражение Занзаса чуть смещается по поверхности окон машины. — Подари мне ее, а? — Мукуро ведет пальцем по черной глади. — Не для себя прошу, просто знаю, кому такой подарок по душе придется. Занзас чувствует запах катастрофы. — Подаришь? — настаивает Мукуро и лукаво щурится. — А то, кажется, я уже забыл, о чем хотел с тобой говорить.
-
-
14.08.2010 в 10:20з.
-
-
17.08.2010 в 16:04815 слов.
— Скверно, — говорит Мукуро, — грабить нищих.
Болезненно бледная ночь подкралась и жадно заглотила последний слепой фонарь. Занзас застыл в кривом отражении стекол машины, по щелчку.
— Это ты у нас в нищих ходишь?
— Занзас, — Мукуро складывает руки одна на другую поверх крыши автомобиля и улыбается, — я беден, как церковная мышь. Умелая, трудолюбивая и, чего не отнять, привлекательная церковная мышь.
Занзас ухмыляется и пересчитывает в уме из ментального эквивалента в денежный и обратно, как дорого стоит Мукуро оставаться психически стабильным (относительно его обычного состояния, конечно) после того, как Вария зачистила его притон. Поразмыслив, кивает ему, чтобы садился внутрь. Такую-то честь Занзас ему может оказать.
— Гляди сюда, — Занзас указывает на теплящиеся на приборной панели цифры. — У меня есть время на потрепаться до полуночи, потом ты идешь к чертям.
— Я тебя разочарую, если скажу, что с некоторых пор они навещают меня сами? — Часы безропотно погасли. — Так лучше?
Мукуро блеснул оскалом, мол, готовься, сам еще не знаю, но ночь у тебя будет длинной.
То ли воющий ночной воздух в щель приоткрытого окна, то ли само — холодом по шее и электричеством по позвоночнику, искры глазами; доля секунды, и как ни в чем не бывало.
Занзас выдыхает.
Они скользят в пустую пасть ночи, в густой слякотной темноте от Мукуро остались одни бледные руки. Они говорят Занзасу тоном из другого сценария:
— Бог с ними, с деньгами. Плевать на бизнес, на мою безупречно запятнанную репутацию. Но люди? Понимаешь, чего ты их лишил? Одна дешевая миссия, и сколько последствий…
— Подбодрить меня хочешь, недоносок? — Занзас хочет усмехнуться, но получается одна сухая судорога по левой стороне лица.
А миссия и правда была дешевой, грязной, Занзас почти сожалел о своем согласии, но потом прикинул, кто первым пойдет травиться в Мукуров гадюшник, когда придет время. Франа тогда назначили ответственным, а сам он в тот вечер выпил до неприличия мало и пропускал обращенные к нему реплики Сквало даже не на зло, а от чистого сердца.
Но если Мукуро сам ему расскажет, как все было не напрасно, то Занзас, так уж и быть, готов смириться и потерпеть еще немного, прежде чем выбросить кусок дерьма из своей машины, лучше на ходу.
— Знаешь, почему меня называют иллюзионистом? — с уродливым придыханием спрашивает Мукуро.
Фары крошат ночь желтым. Занзас лающе смеется, пытается глянуть на Мукуро, но тут под колеса кидается светофор. Пьяный триколор дрожит и капает на асфальт.
— Что я им скажу, когда они будут смотреть на меня своими большими зрачками, будто их душа хочет поскорее из паршивого тела? — лицо Мукуро маячит перед ним, гротескная озабоченность смазана больной издевкой. — На тебя так смотрели когда-нибудь?
— Случалось, — Занзас резко заворачивает вправо, едва не слетев в реку, но отчего-то брызги все равно шпарят по коже и дышать становится тяжко.
— Когда у тебя будут дети, — шепчет Мукуро на ухо, — прибегут ко мне. Дети таких, как ты, только тем и спасают себя. Ты просто не признаешь то, что от них останется.
Голос продолжает шелестеть целую вечность, срываясь в красочный хохот, но Занзас уже давно не разбирает, только пытается глаза держать открытыми. Мукуро отворачивается к окну.
— Назови заказчика, — вновь спокойно говорит он. Реальность скачком возвращается в привычную плоскость, стихают голоса.
Занзас хрипло выругивается. Стоит понимать, что в знак отказа. Побелевшие пальцы на руле чуть не болят от напряжения.
— Так и знал, — Мукуро сладко потягивается и разминает пальцы. — Тогда просто еще покатаемся. Буду жалеть потом, как проклятый, но не из-за тебя, разуверься. Праздный мазохизм.
Занзас смутно помнит последний час, и как сладкий запах салона сменился слабым душным ветром, затем обратно, и под каким предлогом Мукуро оказался на месте водителя, а он — рядом, не пристегнутый и совсем не злой, хотя надо бы.
— Я часто чувствую, что мне не хватает роскоши, — Мукуро закидывает голову, красные огни режутся по белому изгибу шеи.
Занзас не ведется, но вспоминает, как повелся в первый раз, впрочем, явно без сожаления. С таким отребьем, как Мукуро, можно быть и заниматься чем угодно, и никто о том не узнает — он врет так или иначе слишком много и самозабвенно.
Угадав ход его мыслей, сквозь тревожное мерцание торопливых городских огней Мукуро показывает ему кое-что, отчего разноцветная слабость тела и сознания переходит в новое качество. Чуть более агрессивное, но после того, как на поверхность его вытягивает холодное касание, Занзас ни за что в жизни не воспроизвел бы в памяти ничего конкретного. Мукуро коротко лижет ему шею — что бы это значило? Занзас не возьмет в толк, но, кажется, длинные пальцы в шрамах сейчас захрустят в его собственных руках. Значит, руль никто не держит.
«Смотри внимательно». Занзас видит летящий на них небоскреб и ему хочется смеяться. Мукуро может быть сколько угодно близок физически, но это сущий пустяк в сравнении с тем, как тесно он теперь чувствует каждый его эмоциональный импульс.
В отражении на них несется черный лоснящийся автомобиль. Занзасу перехватывает горло, и стекло разбивается всплеском осколков, кажется, как и они сами. Потом в обратном порядке — и только круги по воде.
Мукуро стоит неподвижно, сложив руки на крыше машины, и смотрит, примеряется. Отражение Занзаса чуть смещается по поверхности окон машины.
— Подари мне ее, а? — Мукуро ведет пальцем по черной глади. — Не для себя прошу, просто знаю, кому такой подарок по душе придется.
Занзас чувствует запах катастрофы.
— Подаришь? — настаивает Мукуро и лукаво щурится. — А то, кажется, я уже забыл, о чем хотел с тобой говорить.
-
-
17.08.2010 в 22:18не з.
-
-
17.08.2010 в 23:24не з.
-
-
26.08.2010 в 14:46Не з.
-
-
14.12.2010 в 02:17