Fem!-32.

[Hot Reborn!]

Бьянки|fem! Хаято. Бьянки ( уже замужняя на этот момент) подозревает что сестра беременна и берёт её под своё крыло, после того как тест действительно оказывается положительным.

@темы: fem, Бьянки, Хаято

Comments

[Гость]

Размер: Бессмысленная и беспощадная вещь в 1 263 слова. Т_Т
От автора: даже имя Хаято менять не стала по своей прихоти. Если сквикает - в Ворде все подлежит самоличной замене.))

В кафе пусто, только за стойкой хлопочет бармен – он только минуту назад заботливо интересовался, не жарко ли единственным его двум посетительницам и не нужно ли им еще соку, а получив отказ, только улыбнулся едва ли не понимающе.
Улица оказалась неожиданно тихой для Италии – можно сказать, тут ходили только редкие люди.
— Сколько времени? — недовольно поинтересовалась Хаято, допивая сок.
— Одиннадцать часов, — ответила ей сестра – тихо, почему-то куда тише даже, чем обычно.
Хаято устало потянулась и поморщилась, обессиленно опустив ладони на стол.
— Это невозможно, блин, — она подперла голову рукой и уставилась на Бьянки точно осуждающе, — задрали врачи.
— Без них никак. — Бьянки улыбнулась краешком губ, аккуратно сжимая ладонь сестры, неожиданно горячую, и не удержалась от ласкового упрека: — Я же просила тебя не пить никаких таблеток без необходимости.
— А у меня башка раскалывалась, — огрызнулась Хаято и порывисто поднялась, даже не пошатнувшись, хотя колени у нее дрожали. — И вообще, ничего плохого в них нет, сплошная гомеопатия, или как там эту хрень называют.
Бьянки погладила ее по голове и рассмеялась, когда Хаято смешно нахмурилась и отодвинулась.
На улице ярко светило солнце, и термометры сходили с ума, показывая тридцать градусов жары, а в машине работал кондиционер и играла какая-то классическая музыка.
Хаято задремала на заднем сидении, смутно благодаря сестру за то, что та вообще довезла до больницы, а не бросила дома умирать от головной боли и волноваться за ребенка.
Таблетки-то были вовсе не гомеопатией какой-то.

К вечеру похолодало — так, что даже Хаято, выходя на открытый балкон, взяла с собой плед. Бьянки сидела напротив нее и смотрела мягко как-то, с невыразимой нежностью.
— Ты наконец-то становишься благоразумной, — произнесла старшая, и голос у нее даже как будто бы изменился, будто бы шел от сердца. Хаято, не выдержав, улыбнулась и с явным облегчением опустилась на стул, решив не спорить.
— Это все Джудайме, — устало сказала Гокудера.
— Я знаю, что он тебе звонил, — откликнулась Бьянки мечтательно, глядя даже не на ночное небо, а куда-то сквозь него. — И мне сразу вспомнилось, — лукаво улыбнулась она, — что кто-то обещал открыть маленькую тайну.
Хаято вздохнула. Она вроде уже пережила подростковый кризис и изжила свой страх перед сестрой, но неизменно, раз за разом, оказываясь с ней, уже замужней, невыносимо повзрослевшей и изменившейся, она чувствовала себя несмышленышем — а может, это Бьянки теперь мнила всех окружающих младше ее детьми и обращалась соответствующе.
— Ты обещала не спрашивать, — напомнила Хаято.
Бьянки отвернулась, ее глаза мечтательно блеснули, и она поднялась со своего места, чтобы достать из маленькой корзинки на полу бутылочку сока.
— Хочешь?
— Если б хотела, пошла бы и взяла, — вызверилась Гокудера, разом теряя все свое спокойствие.
После этого они замолчали – не то чтобы Бьянки обиделась, но как-то странно притихла и только поглядывала иногда с той же странной лаской и жалостью. Хаято же, хмурясь, уставилась на небо и держала голову запрокинутой до тех пор, пока шея не затекла. После этого невольно пришлось посмотреть на сестру.
—Я когда-то думала, что, случись такое, ты б прибежала ко мне в панике и с тестом, — вдруг улыбнулась Бьянки. — А ты оказалась куда скрытнее, чем я ожидала.
Хаято приосанилась и приготовилась было сказать что-то бесконечно горделивое, но тут Бьянки продолжила:
— Но если бы ты сказала мне немного раньше, некоторых бед удалось бы избежать. — Прежде, чем Хаято успела выпалить оскорбление, Скорпион положила руку ей на плечо и добавила: — Я это к тому, чтобы ты больше ничего не скрывала.
Из груди Хаято вырвался судорожный выдох, будто бы там, внутри, сломанные ребра проткнули ей легкие. Она вздрогнула, усилием воли удержала улыбку на губах, проклиная себя за ту странную, нелогичную попытку убежать и от проницательной сестры, и от мафии, угрожавшей ребенку, и от всего мира.
— В любом случае, отец не Савада, — с вызовом сказала Хаято.
Бьянки улыбнулась и поставила перед ней банку сока, смутно вспоминая, как наблюдала за изменениями Хаято – сначала были просто синие круги под глазами, как от хронического недосыпа, а затем начались утренние мучения – перед едой, после еды… А когда сестра разрыдалась после приема потому, что подставила Тсунаеши под удар, спасая себя, Бьянки точно прозрела. А когда Хаято с ненавистью, шипя, цедя сквозь зубы, рассказала, что тест-то вышел положительным, смогла только обнять ее и сказать: «Не переживай, если будут проблемы, я все возьму на себя».
А затем, когда уже Тсунаеши, в ужасе и едва ли не шоке подписывая бумаги о декрете, попросил ее заботиться о Хаято, перевезла сестру к себе в дом – отсюда и до больницы было ближе. Правда, на каждый прием Хаято приходилось тащить силой, уговаривая и убеждая часами. В такие моменты даже сеньор Стефано – муж Бьянки — подключался и пытался убедить строптивую Хаято, что это необходимость, а не прихоть Бьянки.
С ней был целый миллион проблем, и Бьянки с каждой старалась справиться с неизменной любовью, точно наверстывая упущенное за детство…

Хаято что-то беспокоило. Она, как волна, ударялась из крайности в крайность, впадала то в истерику, то в безудержный смех, то в нескончаемую ярость. И от нее невозможно было добиться ни слова об этом – ни единого слова…

Она отказывалась говорить имя отца ребенка и бледнела с каждым днем – бледнела и утихала. Она как-то приняла горсть таблеток в безумной попытке сбежать, не сбегая, и чудом только очнулась, усилием воли заставила себя позвонить сестре.
Значит, знала, что роднее не будет – разве что дети, дети…

Хаято с трудом засыпала, и Бьянки подолгу сидела около нее, поглаживая по спутанным, влажным после душа волосам и рассказывая какие-то глупые истории из жизни. А когда Бьянки приходилось укладывать своего беспокойного младшенького, приходила ее старшая дочь — Нина.
Хаято смотрела на нее, щурилась и думала, что, может, и у нее такая же будет, хрупкая тень ее любимого.
Она, заснув, непременно видела сны о цветущем саду рядом с резиденцией Вонголы и себя – смеющуюся, с маленькой девочкой на руках, а ее саму под локоть держал… он.
Когда она просыпалась от кошмаров, Бьянки неизменно оказывалась рядом.

И так продолжалось день за днем — от улучшений, когда Хаято улыбалась и играла с племянником, до ухудшений, когда она тоскливо вглядывалась в небо за окном и точно хотела сбежать. И злилась на себя за то, что не может.

Однажды она пришла к Бьянки в спальню – растрепанная, бледная и в нежно-бежевой ночной рубашке.
— Я тебе сказать хотела, — каким-то мертвым, безжизненным голосом произнесла она, — что завтра поеду в клинику… хочу… — У нее дрогнул голос, и она замолчала – замолчала и остановилась в нерешительности у самой постели.
— Садись, — осторожно ответила Бьянки, — просто сядь и расскажи.
— Я подумала, что совершаю ошибку. — Хаято покорно села и опустила голову. — Детям не место в мафии.
Бьянки замешкалась на секунду.
— Мы защищаем людей, — она сжала руку сестры, улыбнулась краешками губ, — чем наши дети хуже?
— А еще мы убиваем людей, — все тем же мертвым голосом вторила Хаято, — а они слабее.
Она вздрогнула, когда Бьянки тихо рассмеялась, дернулась, когда та прижала ее голову к своей груди и прикоснулась губами к макушке.
— Глупая. — В ее голосе звучала едва ли не материнская нежность; слезы обожгли
глаза. — Когда я первый раз пришла на прием – а меня осматривал Шамал, представь себе, — он сказал мне: «Все боятся, а потом втягиваются». Он… знает свое дело.
В ее голосе была уверенность.
А Хаято плакала, как маленькая, и сжимала тонкие запястья сестры.
— Это, правда, так больно?
— Тебе когда-нибудь было больно от счастья? — Бьянки мягко отодвинула ее от себя и помогла лечь, накрыла одеялом и опустилась рядом – такая же растрепанная, укутанная в белый халат, улыбающаяся и, кажется, сама бесконечно счастливая. Понимающая.
Хаято куда аккуратнее сжала ее ладонь, а своей свободной быстро вытерла слезы — как каждый раз, когда приходилось подниматься с разбитых колен, выныривать, преодолевая сопротивление волн, — каждый раз, когда унижали и пытались втоптать в грязь.
И не сказать, что разом не стало проблем, не стало страхов – просто у сестры волосы пахли кокосом и какими-то цветами, а одеяло было теплым, и слезы высохли быстро, и думать ни о чем не хотелось.
— А с остальным справимся, — сказала ей Бьянки, — только не бойся.

[Гость]

черт... извините, автор, умоляю, простите меня — фик чудесен,

но

но я теперь, кажется, еще больше укрепилась в главном кошмаре своей жизни - когда-либо завести собственных детей.