1008 слов. Примечание: наверное, оно не совсем по заявке получилось. А еще автор в первый раз пишет что-то подобное. читать дальше Деревянный ангелок, сложив крылья, смотрит вниз – чуть укоризненно и одновременно ласково. У него чуть узковатые, выточенные с поразительной точностью глаза, а к груди ладонями он прижимает флейту, и кажется, вот-вот поднесет ее к губам, чтобы музыка успокоила метель за окном, прогнала серый липкий мрак из детской. Над кроваткой мерно покачиваются игрушки: белый ястреб и мягкая кукла с растрепанными черными волосами. Лучше разделить их. Бьянки медленно перекладывает куклу: та будто бы улыбается нарисованными губами. Кажется, ее из какого-то своего путешествия привез Савада, когда прибыл в Италию для решению какого-то сложного вопроса. Он после того случая часто привозил подарки, пытаясь не то откупиться, не то извиниться. А она терпеливо складировала их на полках и перекладывала, сортируя то по размеру, то по цвету, когда бродить по особняку стало почти невозможным. А затем, стирая со старых фотографий пыль, как-то подумала, что хочет, чтоб у ее дочери были темные волосы, и переложила куклу. Пока детская была пуста, любовалась ей, а затем все тот же Савада привез кроватку. Синюю, с легким голубоватым балдахином. К чему он – осталось невыясненным, но Тсунаеши был доволен, а Бьянки тогда было все равно. Пусть будет так. Она и ленту ту, зеленую, приняла из его рук только потому, что он сбивчиво проговорил: «Извини, это моя вина,» - а свою голубоватую, похожую на тот балдахин, она выбросила. Его она простила и волосы с того дня подвязывала только зеленой лентой, а не своей голубой, на которой вышила его и свое имена, пока терпеливо ожидала звонка из далекой-далекой Японии. Лента порвалась, когда в девять утра, после бессонной ночи, Бьянки услышала звонок и, пытаясь привести себя в порядок, думая, что это Ямамото, слишком сильно рванула ее – может, это был знак, а может, просто неловкость рук. А тогда на пороге стояла Хром и теребила край пиджака. Скользнула взглядом по животу Бьянки и как-то болезненно улыбнулась. – Позволите войти? С тех пор Бьянки больше не вышивала.
Когда город взяла в клещи бледная зима, стало чуть легче. Меньше желтых ностальгичных листьев, меньше тоскливых дождей. А едва улицы оказались усыпаны белыми хлопьями снега, к ней начала приходить Хром, сама похожая на зиму. Затем стала оставаться, и каждое утро, спускаясь на кухню из своей спальни рядом с будущей детской, Бьянки вдыхала запах кофе, свежевыжатого сока и завтрака – и думала, что в ее замерзшей зиме, наверное, осталось немного лета. Чтобы улыбаться одеревеневшими губами – легко и еле заметно. Жизнь неслась, как поезд, стремительно. А раз в две недели – на прием к врачу, чтобы смотреть на мечущиеся по экрану тени и просить не говорить, кто же все-таки родится, а вечером по методикам разных стран высчитывать. Однажды Хром пошла с ней – а когда тени на мониторе всколыхнулись для нее, врач еле слышно ахнул. Бьянки прикрыла за собой дверь, а вечером не дождалась Хром – легла спать, почему-то зная, что иллюзионистка больше не придет в этот дом, чтобы не видеть, как Бьянки прислушивается к себе, как кладет ладонь на живот – щурится и ощущает то слабые, то сильные толчки, – как на длинном листе A4 пишет список необходимого ребенку. Хром, наверное, не понимала и не могла сказать, почему Бьянки каждый день перелистывает толстый альбом с десятками не слишком удачных фотографий, почему, глядя на некоторые, берет ножницы и словно бы обессилевшими руками режет глянцевое изображение. Почему ей так трудно улыбаться.
В гостиной тепло, а электрический камин создает иллюзию уюта. Бьянки останавливается на лестнице и, опираясь на перила, смотрит вниз. На полу валяется плед, и на нем вместо красных роз ей чудятся разводы багровой крови. Она медленно закрывает глаза и вновь открывает, затем спускается, слушая стук собственного сердца, и ей ежесекундно кажется, что она вот-вот оступится и рухнет вниз, оставляя на ступенях кровь того же цвета, что и те розы. В проигрывателе стоит диск с какими-то японскими напевами – Бьянки слушает их, садясь за стол и опуская голову на подставленные руки. С полок смотрят иконы, а Бьянки закрывает глаза вновь, и ей чудится деревянный ангелок, которому Ямамото приказал беречь их ребенка. Ей видится извилистая дорога в парке и простая деревянная скамейка, и она слышит смех Ямамото. Затем он обнимает ее за плечи и говорит… нет, даже не говорит – как-то исступленно шепчет, что он не просто рад – он счастлив. Он хотел увидеть ее, чтобы узнать, как она изменилась, и вместе с ней погадать на пол ребенка, он хотел лично выбирать больницу, а еще – просто быть с ней, пусть даже и выйдет всего несколько дней, когда для них отступит тоскливая дождливая осень и засияет по-летнему яркое солнце. Но судьба – а может, мафия сама, – распорядилась иначе. Остались только фотографии, воспоминания, а еще – деревянный ангелок.
Но леденящая зима подходит к концу.
А весна приходит неожиданно быстро, и даже без песни ангела в детской становится светло; она постепенно заполняется вещами. Хотя и в воздухе кружится пыль, не темнеет так лицо на фотографии, не искажается взгляд глаз, в которых – решительность и смелость. И становится легче улыбаться – уже не так, как кукла, сидящая в изголовье кровати. Бьянки кажется, что в легендах нет жизни, поэтому она собирает изрезанные фотографии, собирает по кусочкам, как собственное сознание, и вспоминает разные истории. Например, как Ямамото сделал ей предложение. Например, как он один раз две недели просидел возле нее, когда она болела воспалением легких. А еще: как он раз за разом спасал Вонголу – когда мечом, когда улыбкой. Тем, что он никогда не признавал безнадежность.
Наступает долгий апрель, согревающий губы, покрывающий загаром бледное лицо, заставляющий глаза светиться. Бьянки читает его письма, укрываясь пледом, который раньше казался ей покрытым кровью, и прислушивается – все двери в доме, кроме входной, открыты, но она все равно боится пропустить детский крик. Чуть болят глаза от усталости, и смыкаются даже веки, но ей нужно дочитать. У него был неровный почерк, и он все еще допускал ошибки в итальянском, за что неизменно извинялся. Про себя она не говорит о нем в прошедшем времени и улыбается краешками губ, поглаживая по голове деревянного ангелочка. Ее Харуко – весенний ребенок – спит крепко, а еще у нее уже темные волосы. И, даже несмотря на то, что они вдвоем в доме, Бьянки чувствует: она больше не будет одинока. Она чувствует: все еще хранится в душе кусочек лета, соединенный навсегда с весной – и с ним – дождливой, но все еще теплой осенью. Они проживут без зимы и ее холода.
дорогой автор, спасибо вам, я очень ждала исполнения, потому что ОТП. чудесно вышло. грусть светлая у вас) а еще мне понравился слог - читать приятно и легко. не заказчик.
Какое у вас чувствительное исполнение! Я от этой заявки ничего особенного не ожидала, но ваше исполнение достойно похвал) Очень атмосферно, и - без видных, но подразумеваемых слёз и страданий Бьянки. Огромное спасибо, что сумели этого избежать, да и за исполнение в целом) Читатель.
-
-
23.04.2011 в 19:17Примечание: наверное, оно не совсем по заявке получилось. А еще автор в первый раз пишет что-то подобное.
читать дальше
-
-
23.04.2011 в 20:49а еще мне понравился слог - читать приятно и легко.
не заказчик.
-
-
01.05.2011 в 06:34Очень атмосферно, и - без видных, но подразумеваемых слёз и страданий Бьянки. Огромное спасибо, что сумели этого избежать, да и за исполнение в целом)
Читатель.
-
-
01.05.2011 в 12:11