читать дальше- Рождённый тусить ботать не может! – прямо отказал Скалл, стоило Энме лишь обмолвиться о том, что домашняя работа по алгебре стоит на месте уже часа два, - Я всё равно не смогу помочь.
И это правда, потому что ближе всего к высшему образованию Скалл находился в тот момент, когда трахался с ректором на сцене пустого актового зала в одном из университетов Сан-Франциско. Просто для справки: Скалл пришёл на открытую лекцию по истории создания и модернизации мотоциклов.
Это было, кажется, пару жизней назад.
- Тебе бы лечь, - говорит он, покосившись на сосредоточенно покусывающего кончик карандаша Энму. Тот слабо улыбается, качает лохматой головой:
- Тест завтра. Я Адель обещал, что на высший балл напишу. Она сказала, что иначе нам помогать не станет. Что учёба не должна страдать, - пожимает плечами виновато, словно это он сам в сотрудничестве отказывает и условия ставит вместо того, чтобы просто на выручку прийти. Скалл болтает ногами, сидя на краю письменного стола, и ответить ему нечего. То есть, кроме воплей. Но вопить при Энме как-то странно. У Скалла такое впервые. Крики и визги – они же для чего нужны? Для того, чтобы мотивировать кого-то на выполнение нужных тебе действий, например. Но Энму мотивировать необходимости нет – он и так все требования выполняет. Ещё криком можно показать, что ты недоволен. Или раздражён. Или злишься. И зайди к ним в комнату, - то есть, конечно, не к «ним», а в комнату Энмы, в этот маленький, тесный, но довольно уютный чуланчик, - сейчас Адельхейд, Скалл бы непременно своё недовольство высказал.
Но Адельхейд не заходила.
И отчего Скалл не хочет погорланить всласть просто так, из природной вредности? С каких пор ему требуется повод? У него, между прочим, стресс. Ужасная депрессия. Нет, не потому, что зарвавшиеся шавки из Варии со всей дури врезали по нему какой-то неведомой фигнёй так, что, казалось, все кости на мгновение в песочную труху обратились.
Всё дело в каше, которую сварганила Алельхайд. Именно так.
Отвратительно приготовленной, совершенно не сытной, тошнотворной на вкус и… блин, полночь на дворе, какого чёрта этот дурак здесь высиживает? После такого сумасшедшего денька в госпитале надо отлёживаться, а не глаза над тетрадками ломать!
Скалл тихонько фырчит, подтягивает свои маленькие, непропорционально короткие ноги к груди. Он помнит Энму, стоящего на коленях, рухнувшего на колени после особенно сильного удара, Энму с оцарапанным лицом, Энму с дымящейся, горящей землёй у ног, Энму, Энму, Энму. Скалл помнит, как кричал его имя, срывая голос – если это напечатать, если переписать всю их историю в книжном формате, получится десяток восклицательных знаков, который сволочь-редактор потом сократит до общепринятых трёх. Но экспрессии такая правка не уменьшит.
И этот Энма, дышащий хрипло, с вот-вот готовым погаснуть пламенем. Этот Энма прикрикнул на него, на Аркобалено: «Не подходи!»
Скалл помнит Энму, ревущего и судорожно вытирающего мокрое лицо рукавом куртки – если по правде, ревели они в тот момент оба – такое чудесное избавление от смерти не каждый день происходит; Скалл, например, совсем не был уверен, что и в этот раз получится обвести старую грымзу вокруг пальца и показать ей изящный фак. А потом Энма прижимал его, во весь голос строящего такие словесные конструкции, которые явно не подходили детке его внешнего хронологического возраста, к себе, и Скалл чувствовал жар его кожи даже сквозь ткань. Энма был здесь, живой и относительно здоровый – иначе Адельхайд не рявкала бы над их головами и не отвешивала бы подзатыльники. Энма был жив.
И тогда более-менее успокоившийся Скалл разрыдался с удвоенной силой: чёрт возьми, он не хотел, не хотел, ни за что не хотел, чтобы этот мальчишка исчез. Но странность была даже не в том. Конечно, броситься на чью-то защиту вообще и броситься на чью-то защиту так спонтанно, без всякой подготовки в частности для Скалла безумно и не характерно: вся его жизнь – это две наложенные друг на друга реальности. В повседневности он не жалеет ничью шкуру, кроме своей, а когда речь идёт о каскадёрской работе, - не жалеет ничью шкуру, включая свою. Обе эти реальности не подразумевают заботу о ком-то постороннем.
А ещё Скалл никогда не испытывал неудобства из-за своей истеричности. То есть, эмоциональности. То есть, чувствительности. Короче говоря – он совершенно не стеснялся рыдать при всех. Образ киношного брутального парня был явно не для Скалла – ну и, по правде сказать, он на этот образ плевать хотел с высоты Бурдж-Халифа. В смысле, буквально – Скалл туда лазил. На самый верх, на 162 этаж и дальше, к шпилю. Так вот – никогда не стеснялся рыдать, а тут как переклинило – взял и шлем нацепил, до последнего убеждая себя, что это типа для крутости, хотя глубоко в душе скреблась непривычная мыслишка, странное и глупое стремление слёзы спрятать.
- Скалл… - робко зовёт Энма здесь и сейчас, - Прости, ты не мог бы пересесть? Я за твоей тенью совсем не вижу, что в учебнике написано, - посмеивается тихо и тут же зажимает рот ладонью, пытаясь кашель сдержать. Скалл дожидается, пока пройдёт приступ, и привычно спрыгивает Энме на колени. Усаживается, мягко ткнувшись затылком куда-то в грудь.
- Чего решать-то? – ворчит он, покусывая колечко в проколотой губе. Из всей школьной программы Скалл помнит только «дважды два», но, может, если призвать всю свою сообразительность и блистательный ум… - Моя интуиция подсказывает мне, что это – бессмысленный и беспощадный маразм, - говорит Скалл, нахохлившись, после минутного изучения тетрадки.
- Ага, - удручённо соглашается Энма. Обнимает Скалла одной рукой бездумно, и Аркобалено понимает прекрасно, что ничего в этом нет. Ничего такого. И умом, и чисто эмпатически – Энма наверняка точно так же плюшевую игрушку бы к себе прижимал. Но Скалл-то живой, и, не смотря на это долбанутое тело, - сплошную насмешку и стёб, - ему совсем не пять лет.
Они вздыхают в унисон: Энма – из-за сложности алгебраической задачи, а Скалл... Скалл облизывает пересохшие губы быстрым движением, инстинктивно. Он не уверен, что бы творилось в этой комнатке сейчас, прими он свой настоящий облик. То есть, окажись на месте Энмы любой другой – и они бы трахались, потому что такова была первейшая вещь, которую Аркобалено собирался осуществить после возвращения своего истинного тела. Вторая – сесть на мотоцикл и разогнаться на всю катушку, и чтобы мотор ревел, заставляя боязливых столетних бабок трястись и лихорадочно креститься. Что там за религия в этой Японии, стране чудес?
Но это Энма. И Скалл готов поменять позиции своего топ-рейтинг «Занятия на первые 24 часа после освобождения из этой ублюдочной переделки» местами, если Энма захочет, чтобы его прокатили.
продолжение- Энма, - зовёт он чуть хрипло, - Ты любишь мотоциклы?
- А? – рассеянно переспрашивает тот, вынырнув из полудрёмы - всегда засыпал над конспектами, а сегодня и подавно глаза сами закрываются, хоть веки оттягивай и скотчем приклеивай, как кот Том из мультсериала. Правда, Энме «Том и Джерри» не очень нравились – слишком жёстко у этих ребят всё, с дубинками, вилами в каждой серии и прочим.
И Тому вечно достаётся.
Скалл повторил свой вопрос. Энма сонно улыбнулся одной только идее, образу себя на мотоцикле. Совсем не подходил ему этот рычащий серьёзный зверь, да и Энма непременно во что-нибудь врезался бы и сам инвалидом первейшей группы стал.
- Я думаю… - отложил ручку, заметив, что кляксы в тетрадном листке по неосторожности ставит, - Думаю, люблю. Но я их так люблю… на расстоянии.
И тогда Скалл уточняет:
- Когда вернусь в норму, могу покатать тебя. Не испугаешься? – Энма никак избавиться не может от ощущения того, что есть во фразах Аркобалено дно какое-то второе. Но его это совсем не страшит. Трудно опасаться того, кто ради тебя чуть свою жизнь не отдал. Невозможно. Наоборот, доверять начинаешь полностью и абсолютно.
И Энма всё-всё сделает, чтобы это «когда вернусь» не осталось только лишь фантомной мечтой. Теперь, когда Адель с ними, когда ребята рядом – шансы куда выше стали. Только вот с Тсуной и его семьёй совсем драться не хочется, совершенно. Но ведь Тсуна – не Вария. Там никаких смертей не будет ни за что. Они к этому отнесутся, как к простому соревнованию, как на физкультуре в школе – кто быстрее мяч поймает или вокруг кегли пробежит.
- Нет, я очень хочу, - искренне говорит он. Скалл запрокидывает голову вверх, Энма опускает свою, и несколько неуловимых мгновений они смотрят друг на друга.
Энма улыбается вновь, и в этот раз едва затянувшийся порез на нижней губе всё-таки раскрывается – так, что на бледное лицо Скалла падает капелька крови. Энма быстро извиняется и за салфетками тянется, одновременно стараясь ранку зализать.
- Прости, - говорит он, хаотично перебирая листы и тетрадки в ящике стола, - Прости, пожалуйста. Я сейчас…
Салфетки так и не отыскиваются. Приходится в ванную пойти и взять кусочек ваты. Скалл терпеливо, не вякая, ожидает, когда Энма закончит вытирать ему лицо – так утирают детей, перемазавшихся кашей.
Чёртова каша.
- Наверное, на сегодня, и правда, хватит, - неуверенно замечает Энма. Топчется какое-то время у стола: так ведь и не решил ничего. Но, может, всё-таки получится хоть что-то написать завтра? Вроде пару месяцев назад читал параграфы.
Да и Адель… конечно, она пошутила.
- Я пойду, Скалл, - решает Энма, чувствуя, что на него наваливается тяжёлая усталость, от который идея продолжить занятия увлекательной алгеброй стремительно тает, - Ты, если захочешь чего-нибудь, не стесняйся, хорошо? На кухне всегда кто-нибудь допоздна сидит. Все будут рады тебе помочь.
И он действительно верит в то, что говорит.
- Нет, я тоже пойду, - Скалл спрыгивает со стула и направляется к креслу, которое ему было отведено в качестве постели. Энма уже набросал туда подушек, - Выглядишь паршиво. Может, тебе таблетку какую выпить?
- Кто бы говорил, - мягко дразнится тот. Не далее, как пять часов назад Скалл на весь дом вопил, что умирает.
- А на мне быстро всё заживает, - хвастается Аркобалено, - И было бы ещё быстрее, если б меня кормили нормально.
- Тише! – восклицает Энма, изо всех сил стараясь не смеяться, - Адель услышит!
Но потом на него вновь накатывает приступ знакомой слабости, и улыбаться не остаётся сил. Энма кое-как добирается до своей кровати, стягивает одежду, думая о том, что, может быть, следовало послушаться и обезболивающее принять.
Скалл хочет попросить у него прощения. Сказать, что понятия не имел. Сказать, что никто не предупреждал его о возможности такого исхода битвы. Он хочет сказать, что, как только получит своё тело назад, как только всё встанет на свои места… Варии лучше будет держаться подальше.
Скалл смотрит на болезненно белое лицо Энмы в темноте комнаты. И вместо всего этого он говорит:
Mary Carotid, сама им неожиданно прониклась. То есть, Скалл мне и до этого нравился, но теперь, когда появилась необходимость смоделировать чёткий образ для текста (потому что он сфокусирован больше именно на Скалле, а не на Энме), я совсем-совсем полюбила этого малыша. Хотя, конечно, здесь можно долго спорить о каноничности. Жаль, что в манге Скалл - чисто комедийный персонаж и глубины ему не придают особо. Спасибо за отзыв.
Blood rains down from an angry sky. My cock rages on, my cock rages on!
Jerome Crane, Думаю его когда-нибудь раскроют. Все же он один из аркобалено, хоть и слабый. Не зря же Реборн говорил об аркобалено, как о сильнейших людях. Он ведь не может быть всего лишь клоуном? правда?Т_Т Не за что))) мне очень понравилось))
Mary Carotid, а ещё у меня появился новый любимый пейринг) Энма прекрасен, но как-то не получалось ему пару подобрать. Про AD!Скалла даже не задумалась, а зря. Они замечательно смотрятся по контрасту характеров.
читать дальше
автор, вы прекрасны!
не з.
автор чудесен) побольше бы про такого Скалла
не з.
Спасибо вам.
не з.
nita ando, благодарю за комментарий. Скалл, на мой взгляд, замечательный персонаж.
Сэтто, у меня как-то даже сомнений нет по поводу его ориентации) Спасибо за отзыв.
Aelen, автор очень рад, что Вам понравилось.
Ещё раз спасибо всем за чудесные отзывы.
~ а
Спасибо за отзыв.
Не за что))) мне очень понравилось))
~ а