874 слова, не вычитано, автор заранее просит прощения у заказчика.
Бермуда не знал его имени. Здесь, в тюрьме для особо опасных преступников, все были одинаково серыми и безликими, и он в том числе. Первое, что отбирали у новоприбывших — это имя, а взамен выдавали порядковый номер и скучную черную униформу. У него, у безымянного новичка под номером шесть, были синие глаза. Непозволительно яркие для вендиче, ясные и сообразительные. Живые. Впервые прохаживаясь вдоль выстроившихся в шеренгу, все еще неуверенно жмущихся друг к другу новичков, Бермуда едва не споткнулся, почувствовав на себе изучающий, очень спокойный и уверенный взгляд. — Твой номер, — глухо потребовал он, остановившись. Он ожидал, что новичок дрогнет и вперит испуганный взгляд в серый пыльный пол — как делали все новички, еще помнившие вкус жизни за пределами этих стен, вкус жизни, от которой они решили отказаться. Бермуда ошибся: новичок ответил ему четко и быстро, но без испуга, будто говорил с равным: — Шестой. Вокруг них царила гробовая тишина — остальные застыли, боясь пошевелиться. Бермуда кивнул Шестому, запоминая его, и пошел дальше, вглядываясь в пополнение в надежде увидеть такие же живые глаза. Но остальные были серыми, скучными и пустыми — как и стены, пол и потолок. Бермуда не знал, почему Шестой решил пойти в Вендикаре. Основной контингент здесь состоял из больных на голову фанатиков, которые возводили справедливость и беспристрастность в культ и активно ему поклонялись. Много было тех, кому нечего терять. Кто-то приходил уже сломанный, надеясь лишь на то, что история не повторится с кем-нибудь другим. Кому-то нравилось причинять боль. Сам Бермуда был из тех, кому нечего терять, кроме жизни, да и та стоила слишком дешево для того, чтобы дорожить ею. Даже его имя давно затерялось где-то среди документов и отчетов, а имя «Бермуда фон Фихтенштайн» он придумал для себя сам. Шестой со своим спокойным и неумолимым отношением стал быстро продвигаться вверх по карьерной лестнице — за ним было занятно наблюдать издалека, стараясь не показывать своего интереса. Этот парень был из тех, что похожи на слепую Фемиду — у него было чутье и отсутствовали эмоции. Во всяком случае, так казалось со стороны. Такие, как он, были в почете у начальства. Иногда они пересекались в узких и длинных кишках коридоров, освещенных тусклыми лампочками под потолком. Шестой склонялся перед Бермудой в легком полупоклоне и сверкал ледяными синими глазами. Он не говорил ни слова, и Бермуда гадал, изменился ли его голос с тех пор, как он стал служить в Вендикаре. Однако, он не позволял себе устраивать проверки: кивал в ответ на поклоны и шел по своим делам, чутко прислушиваясь к звукам удаляющихся шагов. Ходил Шестой стремительно и четко. Почему-то Бермуда думал, что он, должно быть, умел хорошо танцевать. У себя в комнате, на этаже тюрьмы, переоборудованном под общежитие, он включал вальс и делал звук потише, чтобы не было слышно соседям. Потом ложился на узкую жесткую койку и закрывал глаза, представляя, что танцует. Раз-два-три, раз-два-три... Четко, быстро и легко. Если бы его партнером был Шестой, Бермуде приходилось бы смотреть ему прямо в глаза: они были почти одинакового роста. Наверное, это выглядело бы достаточно неловко. Потом он вспоминал о том, где он и кто, и выключал музыку. На него обрушивалась страшная мертвая тишина — привычная и родная. Бермуда переворачивался на другой бок, вытягивал из-под себя одеяло и засыпал. Он никогда не видел снов. Потом Шестой смог пробиться в его отряд и стать капитаном. На первом собрании он стоял перед Бермудой, спокойно и размеренно рассказывая о последних поступивших. В его руках была кипа бумаг с личными делами, но он туда не смотрел. Он смотрел прямо в глаза. А Бермуда думал лишь о том, что его голос ни капли не изменился — все такой же живой и красивый. — Достаточно, — сказал он тогда, поднимаясь из-за своего стола — серого, как и все здесь, и стены, и стеллажи. — Остальное я хочу изучить сам. Шестой серьезно кивнул, протягивая ему бумаги. — Как прикажете. У него были красивые руки. — Можете идти, капитан, — ответил Бермуда. — Спасибо за работу. Шестой склонился перед ним, уважительно и спокойно, а потом вышел из кабинета. А Бермуда остался стоять, думая, была ли настоящей улыбка, мелькнувшая на лице Шестого на один короткий миг. Интерес, тлевший в нем с самого начала, не угасал со временем. Среди остальных вендиче, серых, как туман, и таких же бесплотных, Шестой выделялся столь же явно, как и алмаз среди простого битого стекла. Хотя временами казалось, что он не хотел, чтобы его замечали. Когда Бермуда предложил ему взять другое имя, Шестой посмотрел на него со странным выражением в глазах и отказался. — Это очень ценно для меня, — сказал он с благодарностью, но как-то неловко. — Но я решил быть Шестым и дальше. Бермуда молча кивнул, соглашаясь с его решением, а потом все же не удержался: — Как тебя звали раньше? Шестой настороженно посмотрел на него, но все же ответил: — Я не помню. Я совсем ничего не помню. Он оказался одним из многих таких же, безымянных и никому не нужных, брошенных на погибель людей. Одним из немногих, сумевших подняться на ноги и пойти дальше. Вечерами Бермуда сидел за своим громадным письменным столом в комнате в общежитии и листал личное дело Шестого. Страниц было мало, информации тоже. Его биография могла бы уместиться в десяти строчках. Бермуда закрывал тоненькую папку и ложился спать. По утрам они снова встречались в коридорах, молча кивали друг другу и расходились каждый в свою сторону. Потом они встречались в его кабинете, иногда выбирались с отрядом на задания. Бермуда думал, что Шестой с годами становится все красивее. О чем думал Шестой, Бермуда не знал.
Вы никогда не пройдёте свой путь до конца, если будете останавливаться, чтобы бросить камень в каждую тявкающую собаку.
Автор, это просто великолепно. Хорошие описания, шикарная атмосфера, просто пронизывающее чувство чего-то живого в мёртвом стане Вендиче. Спасибо вам огромное за исполнение.
За момент с именем в конце - отдельное спасибо, очень красиво.
Стриженые газоны будут услаждать взор пешеходов, пока те будут ломать ноги на тротуарах
Да уж, наверное жестоко было это писать, когда про них полторы строчки в каноне. Но получилось и правда атмосферно и, по-моему. вполне в характере, дадада, я их именно такими и представляю. Не з.
Стриженые газоны будут услаждать взор пешеходов, пока те будут ломать ноги на тротуарах
Liolit, а я на фикбуке увидел, решил тут откомментить, тут я как-то пропустил, когда исполнили.) Не за что.) А почему ориджи не пишешь, раз по ним тоска? Я хороший оридж кажется лет сто назад видел последний раз.(
Анончик, я почему-то так и подумала, так что решила уже не "скрываться")) Не знаю... с ориджей я начинала, теперь уже не так интересно. Иногда просто возникает желание что-то такое написать, но оно быстро проходит)
Стриженые газоны будут услаждать взор пешеходов, пока те будут ломать ноги на тротуарах
Liolit, вот именно! Надо героев придумывать, мир придумывать, а потом еще накосячишь где - и все. Тут есть канон, забыл чего - можно подсмотреть, я без перечитки манги ни одного фичка не писал. А тут все из головы, ужас какой.
Бермуда не знал его имени.
Здесь, в тюрьме для особо опасных преступников, все были одинаково серыми и безликими, и он в том числе. Первое, что отбирали у новоприбывших — это имя, а взамен выдавали порядковый номер и скучную черную униформу.
У него, у безымянного новичка под номером шесть, были синие глаза. Непозволительно яркие для вендиче, ясные и сообразительные.
Живые.
Впервые прохаживаясь вдоль выстроившихся в шеренгу, все еще неуверенно жмущихся друг к другу новичков, Бермуда едва не споткнулся, почувствовав на себе изучающий, очень спокойный и уверенный взгляд.
— Твой номер, — глухо потребовал он, остановившись.
Он ожидал, что новичок дрогнет и вперит испуганный взгляд в серый пыльный пол — как делали все новички, еще помнившие вкус жизни за пределами этих стен, вкус жизни, от которой они решили отказаться.
Бермуда ошибся: новичок ответил ему четко и быстро, но без испуга, будто говорил с равным:
— Шестой.
Вокруг них царила гробовая тишина — остальные застыли, боясь пошевелиться.
Бермуда кивнул Шестому, запоминая его, и пошел дальше, вглядываясь в пополнение в надежде увидеть такие же живые глаза.
Но остальные были серыми, скучными и пустыми — как и стены, пол и потолок.
Бермуда не знал, почему Шестой решил пойти в Вендикаре. Основной контингент здесь состоял из больных на голову фанатиков, которые возводили справедливость и беспристрастность в культ и активно ему поклонялись. Много было тех, кому нечего терять. Кто-то приходил уже сломанный, надеясь лишь на то, что история не повторится с кем-нибудь другим. Кому-то нравилось причинять боль.
Сам Бермуда был из тех, кому нечего терять, кроме жизни, да и та стоила слишком дешево для того, чтобы дорожить ею. Даже его имя давно затерялось где-то среди документов и отчетов, а имя «Бермуда фон Фихтенштайн» он придумал для себя сам.
Шестой со своим спокойным и неумолимым отношением стал быстро продвигаться вверх по карьерной лестнице — за ним было занятно наблюдать издалека, стараясь не показывать своего интереса. Этот парень был из тех, что похожи на слепую Фемиду — у него было чутье и отсутствовали эмоции. Во всяком случае, так казалось со стороны.
Такие, как он, были в почете у начальства.
Иногда они пересекались в узких и длинных кишках коридоров, освещенных тусклыми лампочками под потолком. Шестой склонялся перед Бермудой в легком полупоклоне и сверкал ледяными синими глазами. Он не говорил ни слова, и Бермуда гадал, изменился ли его голос с тех пор, как он стал служить в Вендикаре. Однако, он не позволял себе устраивать проверки: кивал в ответ на поклоны и шел по своим делам, чутко прислушиваясь к звукам удаляющихся шагов. Ходил Шестой стремительно и четко. Почему-то Бермуда думал, что он, должно быть, умел хорошо танцевать.
У себя в комнате, на этаже тюрьмы, переоборудованном под общежитие, он включал вальс и делал звук потише, чтобы не было слышно соседям. Потом ложился на узкую жесткую койку и закрывал глаза, представляя, что танцует.
Раз-два-три, раз-два-три... Четко, быстро и легко.
Если бы его партнером был Шестой, Бермуде приходилось бы смотреть ему прямо в глаза: они были почти одинакового роста. Наверное, это выглядело бы достаточно неловко.
Потом он вспоминал о том, где он и кто, и выключал музыку. На него обрушивалась страшная мертвая тишина — привычная и родная. Бермуда переворачивался на другой бок, вытягивал из-под себя одеяло и засыпал.
Он никогда не видел снов.
Потом Шестой смог пробиться в его отряд и стать капитаном.
На первом собрании он стоял перед Бермудой, спокойно и размеренно рассказывая о последних поступивших. В его руках была кипа бумаг с личными делами, но он туда не смотрел. Он смотрел прямо в глаза.
А Бермуда думал лишь о том, что его голос ни капли не изменился — все такой же живой и красивый.
— Достаточно, — сказал он тогда, поднимаясь из-за своего стола — серого, как и все здесь, и стены, и стеллажи. — Остальное я хочу изучить сам.
Шестой серьезно кивнул, протягивая ему бумаги.
— Как прикажете.
У него были красивые руки.
— Можете идти, капитан, — ответил Бермуда. — Спасибо за работу.
Шестой склонился перед ним, уважительно и спокойно, а потом вышел из кабинета.
А Бермуда остался стоять, думая, была ли настоящей улыбка, мелькнувшая на лице Шестого на один короткий миг.
Интерес, тлевший в нем с самого начала, не угасал со временем. Среди остальных вендиче, серых, как туман, и таких же бесплотных, Шестой выделялся столь же явно, как и алмаз среди простого битого стекла. Хотя временами казалось, что он не хотел, чтобы его замечали.
Когда Бермуда предложил ему взять другое имя, Шестой посмотрел на него со странным выражением в глазах и отказался.
— Это очень ценно для меня, — сказал он с благодарностью, но как-то неловко. — Но я решил быть Шестым и дальше.
Бермуда молча кивнул, соглашаясь с его решением, а потом все же не удержался:
— Как тебя звали раньше?
Шестой настороженно посмотрел на него, но все же ответил:
— Я не помню. Я совсем ничего не помню.
Он оказался одним из многих таких же, безымянных и никому не нужных, брошенных на погибель людей. Одним из немногих, сумевших подняться на ноги и пойти дальше.
Вечерами Бермуда сидел за своим громадным письменным столом в комнате в общежитии и листал личное дело Шестого. Страниц было мало, информации тоже. Его биография могла бы уместиться в десяти строчках.
Бермуда закрывал тоненькую папку и ложился спать.
По утрам они снова встречались в коридорах, молча кивали друг другу и расходились каждый в свою сторону. Потом они встречались в его кабинете, иногда выбирались с отрядом на задания.
Бермуда думал, что Шестой с годами становится все красивее.
О чем думал Шестой, Бермуда не знал.
А Шестой почему?
Ну, вот, теперь авторский фанон пойдет гулять.
Хорошие описания, шикарная атмосфера, просто пронизывающее чувство чего-то живого в мёртвом стане Вендиче.
Спасибо вам огромное за исполнение.
За момент с именем в конце - отдельное спасибо, очень красиво.
Не заказчик.
Спасибо за исполнение
не з
Шесть - просто рандомная цифра) Потому что изначально он был одним из многих.
Я буду с большим удовольствием за этим наблюдать
Aelen, вам огромное спасибо за такой отзыв, мне безумно приятно. И я очень рада, что атмосфера удалась
Анджи Дегаспера, пожалуй, это единственное, что можно было выдумать, учитывая, что они все забинтованы по самые брови
Спасибо
автор
н.з.
Но я очень рада, что вам понравилось.
автор
Но получилось и правда атмосферно и, по-моему. вполне в характере, дадада, я их именно такими и представляю.
Не з.
Спасибо, мне очень приятно
автор
В этом тексте хорошо проявилась, да.)
Спасибо))
откроюсь, все равно у себя выкладывать скоро)
Не за что.) А почему ориджи не пишешь, раз по ним тоска? Я хороший оридж кажется лет сто назад видел последний раз.(
Не знаю... с ориджей я начинала, теперь уже не так интересно. Иногда просто возникает желание что-то такое написать, но оно быстро проходит)
И ладно, прекращаю флудить.
ну смотри
К тому же, риал-лайф тогда на что?))) И мир придумывать не надо)
они такие живые получились, настоящие)))
н.з.
спасибо)))