Простите за ООС Мукуро. За всё остальное прощения просить не буду. Белый цвет. Мукуро терпеть не может белый цвет, но он окружает его со всех сторон. Пол, стены, потолок. Ни одного окна, единственная дверь с отсутствующей с этой стороны ручкой. Невозможность что-либо сделать. Здесь даже вбитый в стену крюк был белым. Самому себе Мукуро кажется огромным чёрно-синим пятном посреди абсолютной белизны. День за днём он слушает тишину. Абсолютно белый. Абсолютная тишина. Абсолютная беспомощность. Три идеала. Мукуро не верил в абсолюты, но это совершенно не мешало им существовать. Редкий звон цепей стал таким же естественным, как биение сердца или дыхание – в конце концов, цепи и наручники с самого детства были его постоянными спутниками, от которых избавиться удавалось только на некоторое время. То, что он не чувствовал рук, его ни коим образом не волновало. Его вообще ничего не волновало. Он привык с пренебрежением относиться к судьбе физического тела. - Йаааа, Мукуро-кун, - Бьякуран всегда раздражающе фамильярен. Его улыбка раздражает до нервного тика, и она, пожалуй, единственное, что может вывести Мукуро из равновесия. А, нет. Ещё неизменный запах зефира и белых лилий. – Как ты здесь? Иллюзионист сегодня не склонен разговаривать – ему хочется спать, но стоит только попытаться уснуть – начинают сниться кошмары. Это его наказание за прошлый раз, когда он сказал Бьякурану то, что ему очень не понравилось. - Молчишь, - не вопрос, а утверждение. Глава Миллефиоре садится перед ним на пол, с любопытством смотрит. – Ну почему ты такой неразговорчивый? Мне скучно. Вот бы заехать ногой по лисьей роже… Неожиданно для себя Рокудо начинает понимать, за что Хибари Кьёя так сильно его ненавидит. Десять лет назад глава Дисциплинарного комитета оказался почти в такой же ситуации. Мукуро тогда улыбался так же. - Мукуро-кун, как же ты всё не понимаешь, - Бьякуран говорит с ним, словно с любимым, но тяжело больным ребёнком. – Можно ведь и по-другому. Не мучиться здесь, в этой камере, скованным цепями. - Ты предлагаешь мне быть твоим личным шутом и мальчиком на побегушках? – иллюзионист всё же изгибает губы в ухмылке. - Зачем так грубо, - псевдо-укоризненно качает головой Джессо. – Мы просто можем… сотрудничать. Мукуро смеётся. Смеётся долго и со вкусом. - Сотрудничать? С тобой? О нет, - он качает головой. Цепи всё так же тихо звенят. – В этом мире нет места для двух его правителей, не так ли? Бьякуран поднимается с пола, улыбка его кажется откровенно приклеенной к губам. Красивое лицо превращается в неестественную, уродливую маску. Когда он уже почти выходит из камеры, Мукуро усмехается: - Скажи мне, Джессо… Почему от Белой Орхидеи воняет белыми лилиями? Его глаза темнеют, и он захлопывает за собой дверь. Чересчур сильно. Рокудо доволен маленькой победой – даже если она обойдётся ему очередным наказанием, - и закрывает глаза. Его ждёт тишина.
-
-
06.09.2009 в 19:58Белый цвет. Мукуро терпеть не может белый цвет, но он окружает его со всех сторон. Пол, стены, потолок. Ни одного окна, единственная дверь с отсутствующей с этой стороны ручкой. Невозможность что-либо сделать.
Здесь даже вбитый в стену крюк был белым.
Самому себе Мукуро кажется огромным чёрно-синим пятном посреди абсолютной белизны.
День за днём он слушает тишину. Абсолютно белый. Абсолютная тишина. Абсолютная беспомощность. Три идеала.
Мукуро не верил в абсолюты, но это совершенно не мешало им существовать.
Редкий звон цепей стал таким же естественным, как биение сердца или дыхание – в конце концов, цепи и наручники с самого детства были его постоянными спутниками, от которых избавиться удавалось только на некоторое время. То, что он не чувствовал рук, его ни коим образом не волновало.
Его вообще ничего не волновало. Он привык с пренебрежением относиться к судьбе физического тела.
- Йаааа, Мукуро-кун, - Бьякуран всегда раздражающе фамильярен. Его улыбка раздражает до нервного тика, и она, пожалуй, единственное, что может вывести Мукуро из равновесия. А, нет. Ещё неизменный запах зефира и белых лилий. – Как ты здесь?
Иллюзионист сегодня не склонен разговаривать – ему хочется спать, но стоит только попытаться уснуть – начинают сниться кошмары. Это его наказание за прошлый раз, когда он сказал Бьякурану то, что ему очень не понравилось.
- Молчишь, - не вопрос, а утверждение. Глава Миллефиоре садится перед ним на пол, с любопытством смотрит. – Ну почему ты такой неразговорчивый? Мне скучно.
Вот бы заехать ногой по лисьей роже… Неожиданно для себя Рокудо начинает понимать, за что Хибари Кьёя так сильно его ненавидит. Десять лет назад глава Дисциплинарного комитета оказался почти в такой же ситуации.
Мукуро тогда улыбался так же.
- Мукуро-кун, как же ты всё не понимаешь, - Бьякуран говорит с ним, словно с любимым, но тяжело больным ребёнком. – Можно ведь и по-другому. Не мучиться здесь, в этой камере, скованным цепями.
- Ты предлагаешь мне быть твоим личным шутом и мальчиком на побегушках? – иллюзионист всё же изгибает губы в ухмылке.
- Зачем так грубо, - псевдо-укоризненно качает головой Джессо. – Мы просто можем… сотрудничать.
Мукуро смеётся. Смеётся долго и со вкусом.
- Сотрудничать? С тобой? О нет, - он качает головой. Цепи всё так же тихо звенят. – В этом мире нет места для двух его правителей, не так ли?
Бьякуран поднимается с пола, улыбка его кажется откровенно приклеенной к губам. Красивое лицо превращается в неестественную, уродливую маску. Когда он уже почти выходит из камеры, Мукуро усмехается:
- Скажи мне, Джессо… Почему от Белой Орхидеи воняет белыми лилиями?
Его глаза темнеют, и он захлопывает за собой дверь. Чересчур сильно.
Рокудо доволен маленькой победой – даже если она обойдётся ему очередным наказанием, - и закрывает глаза. Его ждёт тишина.
-
-
06.09.2009 в 20:10Заказчик
-
-
06.09.2009 в 20:11автор
-
-
06.09.2009 в 20:12-
-
06.09.2009 в 20:14-
-
07.09.2009 в 08:18