афтор оффтопно признаётся, что ему аццке нравится номер этой заявки, о да. а ещё у автора самое банальное истолкование заявки.
Гокудере больно говорить об этом. Гокудере больно даже думать о том, что надо сказать. Гокудера знает, что должен. Тяжёлые часы на запястье щедро отсыпают ему горсть безукоризненно правильных секунд. Гокудера рассеянно подставляет ладонь, и секунды ссыпаются вниз меж бездумно расслабленных пальцев. У Гокудеры болит горло и щиплет под веками. Гокудера устал врать. Смерть Десятого - это именно враньё. Неумело поставленный спектакль по прошитому белыми нитками сценарию. Гокудера с хрустом разгрызал леденцы от горла, Гокудера читал свою роль по бумажке и ловил себя на фальши. Гокудере отсыпано ровно полчаса тяжёлых маленьких секунд на то, чтобы соврать ещё раз. И Гокудера знает, что должен, он всё знает, но как же это чертовски больно, и слова, которым сам Гокудера не хочет верить, расцарапали ему горло в разы больнее, чем осколки леденца. Гокудера кладёт пальцы на дверную ручку и сжимает левой рукой в кармане полупустую пачку леденцов. На его пальцы сверху ложится чужая тёплая ладонь. - Передохни, - говорит Ямамото безразлично. - Но... - бормочет Гокудера в ответ и не может, не хочет придумывать возражений. Голос у Гокудеры хриплый, исцарапанный враньём и леденцами-антисептиками. - Я выполню. Передохни, - повторяет Ямамото и, сдвинув его пальцы прочь, нажимает на ручку. Дверь мягко щёлкает, закрываясь, Гокудера сжимает кулак, и секунды больно впиваются в кожу. Он передохнёт, правда.
Ямамото осторожно закрывает дверь и останавливается, не решаясь сделать шаг вперёд. Киоко поднимает взгляд. - Я думала, это будет Гокудера-кун, - говорит она бесцветно. - Гокудера, он... я думаю, ему... - Ямамото хочет сказать, что Гокудере ещё предстоят долгие переговоры с главами семей Альянса, и ему не стоит сейчас срывать горло ложью. Но Ямамото не уверен, что напоминание об этом будет уместно. Киоко качает головой, останавливая его реплику. - Я понимаю, - говорит она и поднимается, чтобы сдвинуть тяжёлые шторы. Скрипят сдвигаемые крепления. Пасмурный день проскальзывает в комнату и оседает неярким светом поверх молчания. Киоко не оборачивается, смотрит сквозь стекло во двор на длинноволосого мечника из какого-то подчинённого Вонголе отряда боевиков, и не может вспомнить его имени. Только краем сознания отмечает отстранённо, что не к лицу мечнику чёрный костюм, и тут же вяло удивляется самой себе. Ямамото потерянно смотрит на её идеально выпрямленную спину и осознаёт, что ему нечего сказать. Быть может, пусть бы лучше на его месте был Гокудера. - Я думаю, он хотел бы, чтобы ты улыбалась. Ямамото заставляет себя сказать эту до неискренности избитую фразу, и думает, что лучше бы не говорил. Но он правда так думает. Киоко снова качает головой, не отводя взгляда от того, что видит за окном. - Спасибо, Ямамото-кун. Я не думаю, что это будет правильно. Я не думаю, что я смогу. Но спасибо, что ты пытаешься. - Цуна не хотел бы видеть тебя расстроенной, - говорит Ямамото предельно вежливо и неожиданно понимает, почему у зачитывавшего речь Гокудеры так срывался голос. - Цуна не увидит меня расстроенной, - говорит Киоко в ответ. Тяжесть этой фразы обращается в отчаяние. Но Ямамото упрям. - Если ты не можешь смеяться, давай смеяться вместе. Даже если это неправда. Даже если мы сами в это не верим. Даже если это окажется больно. Голос у Ямамото тёплый, как солнце, которое изредка показывается из-за туч и тут же прячется обратно. Киоко не знает, каких усилий стоит ему эта привычная теплота, но ей вспоминается - Цуна действительно любил её смех. И Киоко слабо улыбается ползущим по небу облакам, улыбается неуклюжим траурным фигуркам внизу, пытается улыбнуться своим воспоминанием - улыбается искренней, отчаянней... и, смаргивая воду с ресниц, смеётся, уткнувшись лбом в стекло. Смех у неё неправильный, ненастоящий, фальшиво-резкий и отчаянный даже. И Ямамото теперь понимает, что чувствует Гокудера, Ямамото теперь сам чувствует себя лжецом с расцарапанным горлом, потому что пообещал Киоко, что будет смеяться вместе с ней, а сам не может заставить себя даже улыбнуться.
а ещё у автора самое банальное истолкование заявки.
Гокудере больно говорить об этом. Гокудере больно даже думать о том, что надо сказать. Гокудера знает, что должен.
Тяжёлые часы на запястье щедро отсыпают ему горсть безукоризненно правильных секунд. Гокудера рассеянно подставляет ладонь, и секунды ссыпаются вниз меж бездумно расслабленных пальцев.
У Гокудеры болит горло и щиплет под веками. Гокудера устал врать.
Смерть Десятого - это именно враньё. Неумело поставленный спектакль по прошитому белыми нитками сценарию. Гокудера с хрустом разгрызал леденцы от горла, Гокудера читал свою роль по бумажке и ловил себя на фальши.
Гокудере отсыпано ровно полчаса тяжёлых маленьких секунд на то, чтобы соврать ещё раз. И Гокудера знает, что должен, он всё знает, но как же это чертовски больно, и слова, которым сам Гокудера не хочет верить, расцарапали ему горло в разы больнее, чем осколки леденца.
Гокудера кладёт пальцы на дверную ручку и сжимает левой рукой в кармане полупустую пачку леденцов.
На его пальцы сверху ложится чужая тёплая ладонь.
- Передохни, - говорит Ямамото безразлично.
- Но... - бормочет Гокудера в ответ и не может, не хочет придумывать возражений. Голос у Гокудеры хриплый, исцарапанный враньём и леденцами-антисептиками.
- Я выполню. Передохни, - повторяет Ямамото и, сдвинув его пальцы прочь, нажимает на ручку.
Дверь мягко щёлкает, закрываясь, Гокудера сжимает кулак, и секунды больно впиваются в кожу.
Он передохнёт, правда.
Ямамото осторожно закрывает дверь и останавливается, не решаясь сделать шаг вперёд. Киоко поднимает взгляд.
- Я думала, это будет Гокудера-кун, - говорит она бесцветно.
- Гокудера, он... я думаю, ему... - Ямамото хочет сказать, что Гокудере ещё предстоят долгие переговоры с главами семей Альянса, и ему не стоит сейчас срывать горло ложью. Но Ямамото не уверен, что напоминание об этом будет уместно.
Киоко качает головой, останавливая его реплику.
- Я понимаю, - говорит она и поднимается, чтобы сдвинуть тяжёлые шторы.
Скрипят сдвигаемые крепления. Пасмурный день проскальзывает в комнату и оседает неярким светом поверх молчания. Киоко не оборачивается, смотрит сквозь стекло во двор на длинноволосого мечника из какого-то подчинённого Вонголе отряда боевиков, и не может вспомнить его имени. Только краем сознания отмечает отстранённо, что не к лицу мечнику чёрный костюм, и тут же вяло удивляется самой себе.
Ямамото потерянно смотрит на её идеально выпрямленную спину и осознаёт, что ему нечего сказать.
Быть может, пусть бы лучше на его месте был Гокудера.
- Я думаю, он хотел бы, чтобы ты улыбалась.
Ямамото заставляет себя сказать эту до неискренности избитую фразу, и думает, что лучше бы не говорил.
Но он правда так думает.
Киоко снова качает головой, не отводя взгляда от того, что видит за окном.
- Спасибо, Ямамото-кун. Я не думаю, что это будет правильно. Я не думаю, что я смогу. Но спасибо, что ты пытаешься.
- Цуна не хотел бы видеть тебя расстроенной, - говорит Ямамото предельно вежливо и неожиданно понимает, почему у зачитывавшего речь Гокудеры так срывался голос.
- Цуна не увидит меня расстроенной, - говорит Киоко в ответ.
Тяжесть этой фразы обращается в отчаяние.
Но Ямамото упрям.
- Если ты не можешь смеяться, давай смеяться вместе. Даже если это неправда. Даже если мы сами в это не верим. Даже если это окажется больно.
Голос у Ямамото тёплый, как солнце, которое изредка показывается из-за туч и тут же прячется обратно. Киоко не знает, каких усилий стоит ему эта привычная теплота, но ей вспоминается - Цуна действительно любил её смех. И Киоко слабо улыбается ползущим по небу облакам, улыбается неуклюжим траурным фигуркам внизу, пытается улыбнуться своим воспоминанием - улыбается искренней, отчаянней... и, смаргивая воду с ресниц, смеётся, уткнувшись лбом в стекло.
Смех у неё неправильный, ненастоящий, фальшиво-резкий и отчаянный даже. И Ямамото теперь понимает, что чувствует Гокудера, Ямамото теперь сам чувствует себя лжецом с расцарапанным горлом, потому что пообещал Киоко, что будет смеяться вместе с ней, а сам не может заставить себя даже улыбнуться.
не совсем то, чего хотелось, но порадовали) откроетесь?
где мой флафф, где два счастливых идиота!!заказчик
*аплодирует*
Позволите утащить к себе вцитатник?
>> ну простите, товарищ заказчик. не придумывается мне флафф на такую фразу, не придумывается.
Вёрджил Ференце
конечно, тащите куда вздумается!