Тихая хрустальная капель невыплаканных слёз, наполненная негромкими звуками пустота необъятного пространства. Тёплые объятия лёгкой дымки невысказанных слов и сожалений, гулкий перезвон обид, разочарований и отчаяния. Кажется, что если открыть глаза – всё это исчезнет, но Тсуна всё равно решается разомкнуть веки. Затрепетали длинные ресницы, спугивая стайку противоборствующих друг с другом ароматов – лилия и порох, чай с корицей и свежие яблоки. Вместе с невесомым дыханием сорвался в бездну болезненный стон. Целая жизнь за одно мгновение. Небытие – как мягкая пуховая перина, и такое же белое. Хотя на заснеженную равнину больше похоже. Не хватает взгляда, чтобы охватить всю эту бесконечную белизну нетронутого ничьими следами спокойствия. - Я что, умер? - Пока нет, дорогой. Тсуна огляделся – неужели он был здесь не один? И правда, в паре шагов от него стояла, устало опершись на несуразно большую косу, молодая девушка с длинными волосами цвета воронова крыла и льдисто-синими глазами. Ни дать ни взять – Снежная Королева. Вечно юная, прекрасная и окутанная аурой чего-то неземного, волшебного. - Я пришла за тобой. Очухался? Давай, вставай. У нас немного времени на дорогу, а путь неблизкий. Молодой Вонголе никак не мог взять в толк, что напоминает ему её голос. Симфонию колоколов Модики?.. Или же торжественное пение морских глубин?.. - Кто ты? – решился спросить он, хотя итак знал ответ. Не нужно было быть гением или обладать хвалёной интуицией Вонголе, чтобы догадаться. - Ну как кто… Смерть. Даже косу специально взяла, чтобы избежать лишних вопросов, но этот трюк пока что ни разу не прошёл, - изящный взмах тонкой руки, перезвон бубенцов на запястье – и абсурдный сельскохозяйственный инструмент испарился серебристо-серым, как волосы Гокудеры, дымом ментоловых сигарет. – И зачем только каждый раз с собой беру… Такую тяжесть зря носить. - И что, даже не дашь мне попрощаться с ними? – горькая усмешка на тонких губах. Не успел, не смог выполнить поставленную задачу, не справился с отведённой ролью Босса, оставил их одних в такое тяжёлое время. - Прости, дорогой. Не положено, ты ведь сам понимаешь, - Смерть протянула Саваде руку, сжала и разжала пальцы, поторапливая. Всё же у неё действительно не было времени на все эти разговоры. Ведь ответы на них так просто найти самостоятельно. Десятый Вонголе смотрел на её ладонь, на идеальную кожу, не потревоженную ни единой линией, свойственной людям. Смотрел, и понимал – что всё не может закончиться вот так. - Нет… Я не могу. Не могу пока уйти. Мне нужно обратно, - мотнул он головой, отворачиваясь от неё т пытаясь выискать глазами тропу, которая помогла бы ему выйти отсюда. «…- Джудайме!.. - Савада, держись! - Тсуна-кун, пожалуйста, не умирай!.. Пожалуйста!.. Крик, шёпот, надтреснутый, надломленный, едва слышный, разрывающий барабанные перепонки. Писк приборов, замедляющийся пульс, грохот, гудение, переговоры на заднем фоне. Отрывки чужих выкриков, вбивающиеся в мозг и тут же исчезающие без следа – как врезавшиеся в ветровое стекло мчащего по трассе автомобиля дождевые капли. Разряд. Борьба за жизнь, вязкая белизна, не желающая отпускать, но сдающаяся миллиметр за миллиметром. Разряд. Низкий рокот заводящегося мотора. Удар молота о наковальню – сердца о рёбра. Глоток горького воздуха реальности – как будто первый в жизни. Закашляться – почему-то кровью…» - Глупый маленький Босс, - холодная, тяжёлая рука на плече, морозное дыхание в волосах. – Ты думал, что это и правда возможно? Писк приборов, замедляющийся пульс, грохот, гудение, переговоры на заднем фоне. Ровная линия. Поцелуй морской свежести на закрытых веках, иней на ресницах. Скользнувшее на землю Кольцо, переплетённые пальцы. Долгая дорогая по снегу, след в след за вечно юной красавицей, стерегущей путников на границе миров.
Цуне не нравится в Италии. Ночами она слишком грязная, улицы - будто все в пятнах крови, а в каждой подворотне, черным провалом смотрящей из узкого переулка, видится притаившаяся опасность. Ему часто приходится окунаться в темное переплетение улиц, венами прорезавшее город - мафии слишком понравились такие переговоры, когда Десятый Вонгола приходит в абсолютном одиночестве. Кажется, никто из Хранителей не знает, что он по ночам исчезает играть с собственной же жизнью. Пытаться выбить для Вонголы хотя бы чуточку привилегий под занесенным над головой оружием не так-то и просто, как кажется даже ему самому. Это почти безумно, но Цуна не хочет ставить никого из своих друзей под удар. Он вообще считает, что справится в одиночку. Может быть, зря. В Италии много бродячих кошек и псов. Цуна уже по привычке носит в кармане или кусочек хлеба, или завернутую в бумагу колбасу, да что угодно, чем можно обрадовать бездомное существо - по пути за ним обязательно увяжется одинокий тощий котенок или щенок. Бывало, везло и на крупных агрессивных собак, но они не нападали, лишь поскуливали издалека - да и чувствовали они, наверное, запах львиной мощи. Да и вообще у бездомных и брошенных на Саваду был какой-то свой особенный нюх. Штаб белым зданием высится в конце улицы, и Цуна улыбается - скоро можно будет забиться под одеяло и уснуть, разом забывая о прошедших переговорах. На них Вонгола потеряла порядочную сумму, зато сохранила жизнь босса. Савада вообще не думает о смерти - ему все кажется, что он еще слишком молодой, неподготовленный. Такие не умирают. И даже в мафии. Когда остается открыть решетку, старую, скрипящую, чтобы войти во двор - Цуна слышит позади шаги. Легкие, мелкие, будто кошка лапами. А в кармане, кажется, еще остался кусочек хлеба. Трудно сделать вид, что он не услышал, и тем не менее Савада сначала до конца проворачивает ключ, приоткрывает решетку, и только потом оглядывается, поворачиваясь назад. Сердце на секунду ухнуло куда-то вниз, но потом снова сочувственно и тепло забилось в груди. Девочка. Очаровательная девочка лет восьми, не более того. И, наверное, тоже бездомная. Тонкие-тонкие руки, худое бледное лицо и белые, как будто даже неживые ноги - казалось бы, она вовсе искусственная, как кукла. Волосы, длинные, черные, свалялись и обвисли некрасивыми патлами. Летнее платьице в клеточку было порвано в нескольких местах и испачкано. И босая. Цуна невольно поджал губы. Он видел бездомных детей, но никогда не думал, что они могут, как котенок или же щенок, увязаться следом за ним. - У тебя в кармане хлеб, - внезапно сказала девочка. Ее голос, одновременно и по-детски звонкий, и какой-то обреченный, даже будто бы злобный, почти обжег Цуну - он даже невольно схватился за голову, будто от мигрени. От ее голоса что-то внутри перевернулось, и он никак не мог понять, что. - Кому ты отдашь его? - Если ты хочешь... - нервничая, улыбается Цуна. А потом протягивает девочке горбушку хлеба. И откуда бы ей знать... Хотя бездомные всегда видят больше, даже почти насквозь. В конце концов, она могла специально пойти за ним, потому что увидела, как он кормит кошек. Тонкие руки потянулись к нему. Девочка не сводила с него зеленых-зеленых глаз. В ее взгляде Цуна видел почти всю Италию, объятую отчаянием, страхом и грязью скрытого, зашитого в венах улиц. На секунду девочка даже коснулась его, когда осторожно, будто он передавал ей гремучую змею в руки, брала хлеб... Удар. Резко стрельнуло по всему телу. Цуна шатнулся назад, хватаясь за кольцо – оно болезненно нагрелось. Его львенок, он четко слышал это, рычал на девочку. Странно, почему бы. - Как тебя зовут? - приветливо улыбался Савада, присаживаясь на корточки, пока девочка внимательно обнюхивала хлеб. Она как будто искала подвох, и, не находя его, злилась. - Я не помню, - говорит в ответ бездомная, и коротко смотрит на него поверх своих рук. А потом разворачивает хлеб другой стороной и пальчиком показывает на зеленые разводы: - Тут плесень. Цуна удивленно поднимает брови, а потом неминуемо чувствует вину. Хотя хлеб только этим утром испек повар. - Прости, прости пожалуйста! - поспешно вскидывает он руки, а зеленые глаза девочки даже темнеют от каких-то непонятных ему чувств. - Я не хотел, я не знал... Давай ты сейчас подождешь, а я сбегаю на кухню и принесу тебе много-много еды? Он говорит честно. Даже показывает пальцем себе за спину, на штаб. Девочка смотрит туда с таким интересом, будто впервые заметила особняк за спиной Цуны, но потом покачала головой, коротко улыбнувшись. От хлеба она откусила. Прямо с заплесневелого уголка. Ее лицо озарилось детским, абсолютно искренним счастьем. Савада не понимал, почему, но что-то в ней ему казалось безумно опасным. Он сглотнул, когда ее мудрые глаза снова остановились на нем. - А знаешь что, Вонгола? - облизывая грязные пальцы, с набитым ртом пробормотала девочка. У Цуны похолодело внутри. Но откуда?.. - Да? - только и выдавил он, едва давя желание попросту отползти от нее подальше. Яркие зеленые глаза прямо напротив, на одном с ним уровне, смотрели так цепко и взросло, будто прорывали его насквозь острыми крючьями. - Убей их всех, - с беззаботной улыбкой сказала бездомная. А потом крепко вцепилась ручками в воротник его рубашки. Удар. Ее холодные руки обжигали. Цуна чувствовал почти животный страх, чувствовал, как бьется сердце, а в кольце беснуется мощь, желаемая быть выплеснутой. Зрачки девочки, казалось бы, были двумя омутами сплошной темноты. Внутри Цуны, где-то в желудке, сворачивалась липкая змейка страха, поднимаясь вверх волной неприятной тошноты. Он попытался перехватить ее руки, но безуспешно. Его почти отбросило назад какой-то неведомой силой, спиной - на решетку. Он только в немом ужасе распахнул глаза, выгибаясь от рези в спине. Больно. Страшно. Как будто во сне. - Убей их! - бездомная кружилась на месте, раскинув руки в стороны, как будто хотела обнять всю Италию разом с ее грязными улицами и брошенными жизнями. - Убей всех! Они заслуживают смерти, разве ты не думаешь? Они должны получить в ответ то, что сделали с нами, разве ты не считаешь? Савада почти забыл, как дышать. Это было что-то совсем необыкновенное... То же чувство, которое он испытывал, когда оказывался на самой грани. Сухой асфальт под пальцами стал влажным. С чего бы. И только опустив взгляд, Цуна с ужасом понял, что все вокруг покрывалось плесенью - отвратительной и влажной. Асфальт, камни колонн, прутья решетки, даже, кажется, его одежда... - Нет, - вырвалось у него из самой груди вместе с гулким сокращением сердца. - Нет, нет, нет, я не могу, нет. И вмиг сирота остановилась, замерла, качнувшись на месте. Опустила руки, медленно поворачиваясь к нему. То, что было в ее глазах... Цуна никогда такого не видел. Смерть, сущая Смерть... Это было ее имя. - Не можешь? - горячие слезы, прожигая слой плесени, прожигая асфальт, закапали с ее лица. Цуна, затаив дыхание, смотрел, как перед ним умирает все вокруг. Темнели последние зажженные окна в домах, плотным серым туманом подернулись чистые звезды, лопнули фонари на улице. Зеленый отвратительный цвет сменялся черным. И девочка закричала. И в этом крике Саваде почудилась густая, плотно спрессованная боль всего человечества, такая, которая заливала глаза, уши, вбивалась в мозг клиньями, заседая там, заставляла истекать кровью и сжимать виски пальцами, чтобы хоть как-то прийти в себя. Голова, казалось, распадалась на части. Кольцо обжигало руку - лев рвался наружу, чтобы спасти, а, может, точно так же страдал. - Ты убийца! Убийца! - визжала бездомная, тряся сжатыми кулачками и топая тонкими ножками, и от каждого удара ногой об асфальт, казалось, у Цуны замирало сердце. - Ты был убийцей и останешься им! Ты никогда не сможешь смыть с себя кровь, никогда!.. Цуна не помнил, что его тогда подхватило под руки и почти швырнуло в раскрытые ворота. Он не помнил, как он щелкнул ключом, не помнил, как опрометью кинулся по вымощенной камнями дорожке. Крики девочки, смертельные, иссушающие, просто выжигали его насквозь и не умолкали ровно до тех пор, пока он не ворвался в особняк и не захлопнул дверь. И то, казалось, нечто снаружи давило на двери, запрещая закрывать их, и Цуна сумел справиться, лишь навалившись всем своим тощим телом. Этот животный страх, эта паника... Цуне казалось, что он оглох. Наттс просился на волю. Когда он выпустил его, львенок восьмерками вился вокруг его ног и жалобно терся, утыкаясь носом, и робко заглядывал снизу-вверх в его испуганные глаза. Цуна видел Смерть. Теперь - по-настоящему.
...Через несколько дней у них умер повар. Потом представитель итальянской ветви Вонголы, который помогал им связаться со здешними кланами. Потом... Все эти люди. Цуна знал их, улыбался им, жил вместе с ними в особняке. Он их тоже любил, хотя и почти не знал. Один за одним. Один за одним. Потом Цуна стоял перед мужчиной и касался дулом пистолета его лба. Позади него стояла вся Вонгола, все его хранители и друзья - но их поддержка иссякала перед тем фактом, что он-должен-был-убить. Убить. Этот мужчина совсем недавно забирал у него кейс, набитый деньгами, и плевал ему под ноги, щеря белоснежные зубы в довольном оскале. Убить. Разве возможно? У этого мужчины были зеленые-зеленые, как у смерти, глаза. И когда Цунаеши смотрел ему в самые зрачки, в самую глубину, ему все чудилось, что он вот-вот увидит то невероятное НЕЧТО, которое напугало его до потери пульса при встрече с той бездомной маленькой девочкой. Они оба крепко жмурили глаза - и Цуна, и его жертва - когда Десятый Вонгола предельно медленно нажимал на курок, будто опасаясь дернуть слишком резко. Миллиметр за миллиметром... Все оборвалось с резким звуком выстрела, и за оглушительным хлопком Цуне послышался все тот же крик, который не отпускал его с самой встречи с той девчонкой. Но только теперь в нем вместо смертельной обиды слышались счастливые, заливистые нотки. Если, разумеется, можно было так больно и страшно кричать от счастья. Он до последнего надеялся, что промахнулся. Что выстрелил в пустоту. Но Цуна открыл глаза. И все разрушилось.
Штампы! Штампы! Много штампов! Извините. Автор лез сюда с намерением написать стеб, а написал что-то вроде флаффа. 552 слова
Надо же было быть таким невнимательным. Тсуна сидит, оперевшись спиной о стену какого-то здания, зажимая рукой кровоточащую рану. Прострелено... что-то прострелено, он, увы, не особенно силен в анатомии. Но это что-то болит, пульсирует, будто горит. А остальное тело будто холодеет. С кровью, с каждой её каплей, утекает жизнь. Тсуна пытается не закрывать глаза, но веки предательски становятся все тяжелее и норовят сомкнуться. Невдалеке еще слышны крики, но шум постепенно стихает. Тсуна еще надеется на то, что стихает он из-за того, что Гокудера обезвредил (Тсуне до сих пор не нравится слово "уничтожил") предательски напавших, а не из-за того, что силы капля за каплей уходят в землю. Сознание угасает. "Я...я не собираюсь умирать. Я только немного... отдохну, да. Я очень устал. Я немного посплю, и все будет в порядке", - участливо говорит внутренний голос. Тсуна не верит ему, но он правда очень устал. Его тело полностью согласно с голосом, а у разума уже нет сил сопротивляться. "Я просто немного посплю". Последний лучик света исчезает во тьме. - Савада Тсунаеши, время идти со мною, - нараспев произносит совершенно неописуемый голос. Такой нельзя запомнить, но все время кажется, что где-то его уже слышал. Тсуна нехотя просыпается - что же это такое, он только что закрыл глаза. А это она пришла. Худенькая девушка с большими грустными черными глазами, черными волосами до плеч, в сером балахоне. На поясе - клепсидра, над ладонями, сложенными так, будто она только зачерпнула воды и собралась напиться, парят маленькие песочные часы, испускающие золотистое сияние. Песчинок в верхней их половине осталось всего ничего. Так вот ты какая, Смерть. Совсем не страшная. - Савада Тсунаеши, - повторяет девушка. - Поторопись. Смертных много, а я - одна. Песочные часы становятся все прозрачнее. - А там можно будет отдохнуть? Смерть смеряет его тусклым взглядом. Что за болтливый, нерасторопный смертный. - Можно. Ты - заслужил. - Хорошо... Тсуна блаженно прикрываеи глаза. - Ты готов, Савада Тсунаеши? Тсуна хочет согласиться, но слова застревают у него поперек горла. Собственная воля, а еще чужая, знакомая, родная, - они явно против. В памяти всплывают лица друзей: улыбка Ямамото, преданный взгляд Гокудеры, громкий уверенный голос Рёхея, маленькие ладошки и решительно сжатые губы Хром. Даже жутковатый смех Мукуро. Даже холодные глаза Хибари. И Кёко-тян, улыбающаяся Кёко-тян, протягивающая ему руку. "Что же ты, Тсу-кун. Возвращайся, ты обещал". - Нет. Я не могу. Смерть все так же устало смотрит, как сияние маленьких песочных часов становится ярче, как они переворачиваются сами собой, как песчинок в верхней их части снова становится много. Какой странный смертный, но ей не в первой видеть таких. - Да. Твое время еще не пришло. - Конечно. Меня еще ждут там. Смерть молча отворачивается. Раз так - зачем тратить время. - Увидимся, милая девушка, - внезапно произносит Савада ей в спину, спокойно и легко Смерть не отвечает ничего, она очень спешит. Только успевает подумать, что этот смертный более странный, чем другие.
Тсуна слышит голоса и понимает, что приходит в себя. Он открывает глаза, картинка сначала размытая, белая, а затем в эту белизну вмешивается яркое пятно, постепенно принимающее знакомые очертания. - С возвращением, Тсу-кун, - радостно и как-то растерянно произносит Кёко. - Я.. я.. Мужество изменяет ей, и она плачет, скрыв лицо руками и уткнувшись в край его подушки. - Я так рада, что ты вернулся... Тсуна с трудом поднимает руку и гладит девушку по волосам. - Но ведь ты же звала меня...
Знаете, заказчик успел уже двадцать раз забыть, что же он хотел от заявки. Но, мне кажется, именно этого. Автор 3, мне безумно нравится ваша Смерть. Откроетесь?
Автор двадцать раз успел не обратить внимание на эту заявку, но внезапно написал. И очень рад, что угодил заказчику. Каждый раз, когда я описываю Смерть, она получается совсем разной. Это был автор 3
-
-
23.01.2010 в 20:45558 слов.]
Тихая хрустальная капель невыплаканных слёз, наполненная негромкими звуками пустота необъятного пространства. Тёплые объятия лёгкой дымки невысказанных слов и сожалений, гулкий перезвон обид, разочарований и отчаяния. Кажется, что если открыть глаза – всё это исчезнет, но Тсуна всё равно решается разомкнуть веки. Затрепетали длинные ресницы, спугивая стайку противоборствующих друг с другом ароматов – лилия и порох, чай с корицей и свежие яблоки. Вместе с невесомым дыханием сорвался в бездну болезненный стон.
Целая жизнь за одно мгновение.
Небытие – как мягкая пуховая перина, и такое же белое. Хотя на заснеженную равнину больше похоже. Не хватает взгляда, чтобы охватить всю эту бесконечную белизну нетронутого ничьими следами спокойствия.
- Я что, умер?
- Пока нет, дорогой.
Тсуна огляделся – неужели он был здесь не один? И правда, в паре шагов от него стояла, устало опершись на несуразно большую косу, молодая девушка с длинными волосами цвета воронова крыла и льдисто-синими глазами. Ни дать ни взять – Снежная Королева. Вечно юная, прекрасная и окутанная аурой чего-то неземного, волшебного.
- Я пришла за тобой. Очухался? Давай, вставай. У нас немного времени на дорогу, а путь неблизкий.
Молодой Вонголе никак не мог взять в толк, что напоминает ему её голос. Симфонию колоколов Модики?.. Или же торжественное пение морских глубин?..
- Кто ты? – решился спросить он, хотя итак знал ответ. Не нужно было быть гением или обладать хвалёной интуицией Вонголе, чтобы догадаться.
- Ну как кто… Смерть. Даже косу специально взяла, чтобы избежать лишних вопросов, но этот трюк пока что ни разу не прошёл, - изящный взмах тонкой руки, перезвон бубенцов на запястье – и абсурдный сельскохозяйственный инструмент испарился серебристо-серым, как волосы Гокудеры, дымом ментоловых сигарет. – И зачем только каждый раз с собой беру… Такую тяжесть зря носить.
- И что, даже не дашь мне попрощаться с ними? – горькая усмешка на тонких губах. Не успел, не смог выполнить поставленную задачу, не справился с отведённой ролью Босса, оставил их одних в такое тяжёлое время.
- Прости, дорогой. Не положено, ты ведь сам понимаешь, - Смерть протянула Саваде руку, сжала и разжала пальцы, поторапливая. Всё же у неё действительно не было времени на все эти разговоры. Ведь ответы на них так просто найти самостоятельно.
Десятый Вонголе смотрел на её ладонь, на идеальную кожу, не потревоженную ни единой линией, свойственной людям. Смотрел, и понимал – что всё не может закончиться вот так.
- Нет… Я не могу. Не могу пока уйти. Мне нужно обратно, - мотнул он головой, отворачиваясь от неё т пытаясь выискать глазами тропу, которая помогла бы ему выйти отсюда.
«…- Джудайме!..
- Савада, держись!
- Тсуна-кун, пожалуйста, не умирай!.. Пожалуйста!..
Крик, шёпот, надтреснутый, надломленный, едва слышный, разрывающий барабанные перепонки. Писк приборов, замедляющийся пульс, грохот, гудение, переговоры на заднем фоне. Отрывки чужих выкриков, вбивающиеся в мозг и тут же исчезающие без следа – как врезавшиеся в ветровое стекло мчащего по трассе автомобиля дождевые капли.
Разряд.
Борьба за жизнь, вязкая белизна, не желающая отпускать, но сдающаяся миллиметр за миллиметром.
Разряд.
Низкий рокот заводящегося мотора. Удар молота о наковальню – сердца о рёбра. Глоток горького воздуха реальности – как будто первый в жизни. Закашляться – почему-то кровью…»
- Глупый маленький Босс, - холодная, тяжёлая рука на плече, морозное дыхание в волосах. – Ты думал, что это и правда возможно?
Писк приборов, замедляющийся пульс, грохот, гудение, переговоры на заднем фоне.
Ровная линия.
Поцелуй морской свежести на закрытых веках, иней на ресницах. Скользнувшее на землю Кольцо, переплетённые пальцы.
Долгая дорогая по снегу, след в след за вечно юной красавицей, стерегущей путников на границе миров.
-
-
23.01.2010 в 22:15*восхищённый читатель*
-
-
23.01.2010 в 22:19Автор, вы жестоки...
Я вас, кажется, знаю
-
-
23.01.2010 в 22:20Hagumi~ спасибо)
-
-
23.01.2010 в 22:36Влюбленный в вас заказчик
-
-
23.01.2010 в 23:10Автор.
-
-
23.01.2010 в 23:12так же рад знакомству ^^
-
-
31.01.2010 в 18:29Потрясающе
-
-
31.01.2010 в 18:32-
-
30.04.2010 в 16:351575 слов
Цуне не нравится в Италии. Ночами она слишком грязная, улицы - будто все в пятнах крови, а в каждой подворотне, черным провалом смотрящей из узкого переулка, видится притаившаяся опасность. Ему часто приходится окунаться в темное переплетение улиц, венами прорезавшее город - мафии слишком понравились такие переговоры, когда Десятый Вонгола приходит в абсолютном одиночестве.
Кажется, никто из Хранителей не знает, что он по ночам исчезает играть с собственной же жизнью. Пытаться выбить для Вонголы хотя бы чуточку привилегий под занесенным над головой оружием не так-то и просто, как кажется даже ему самому. Это почти безумно, но Цуна не хочет ставить никого из своих друзей под удар. Он вообще считает, что справится в одиночку.
Может быть, зря.
В Италии много бродячих кошек и псов. Цуна уже по привычке носит в кармане или кусочек хлеба, или завернутую в бумагу колбасу, да что угодно, чем можно обрадовать бездомное существо - по пути за ним обязательно увяжется одинокий тощий котенок или щенок. Бывало, везло и на крупных агрессивных собак, но они не нападали, лишь поскуливали издалека - да и чувствовали они, наверное, запах львиной мощи. Да и вообще у бездомных и брошенных на Саваду был какой-то свой особенный нюх.
Штаб белым зданием высится в конце улицы, и Цуна улыбается - скоро можно будет забиться под одеяло и уснуть, разом забывая о прошедших переговорах. На них Вонгола потеряла порядочную сумму, зато сохранила жизнь босса. Савада вообще не думает о смерти - ему все кажется, что он еще слишком молодой, неподготовленный. Такие не умирают. И даже в мафии.
Когда остается открыть решетку, старую, скрипящую, чтобы войти во двор - Цуна слышит позади шаги. Легкие, мелкие, будто кошка лапами. А в кармане, кажется, еще остался кусочек хлеба. Трудно сделать вид, что он не услышал, и тем не менее Савада сначала до конца проворачивает ключ, приоткрывает решетку, и только потом оглядывается, поворачиваясь назад.
Сердце на секунду ухнуло куда-то вниз, но потом снова сочувственно и тепло забилось в груди.
Девочка.
Очаровательная девочка лет восьми, не более того. И, наверное, тоже бездомная. Тонкие-тонкие руки, худое бледное лицо и белые, как будто даже неживые ноги - казалось бы, она вовсе искусственная, как кукла. Волосы, длинные, черные, свалялись и обвисли некрасивыми патлами. Летнее платьице в клеточку было порвано в нескольких местах и испачкано.
И босая. Цуна невольно поджал губы. Он видел бездомных детей, но никогда не думал, что они могут, как котенок или же щенок, увязаться следом за ним.
- У тебя в кармане хлеб, - внезапно сказала девочка. Ее голос, одновременно и по-детски звонкий, и какой-то обреченный, даже будто бы злобный, почти обжег Цуну - он даже невольно схватился за голову, будто от мигрени. От ее голоса что-то внутри перевернулось, и он никак не мог понять, что. - Кому ты отдашь его?
- Если ты хочешь... - нервничая, улыбается Цуна. А потом протягивает девочке горбушку хлеба. И откуда бы ей знать... Хотя бездомные всегда видят больше, даже почти насквозь. В конце концов, она могла специально пойти за ним, потому что увидела, как он кормит кошек.
Тонкие руки потянулись к нему. Девочка не сводила с него зеленых-зеленых глаз. В ее взгляде Цуна видел почти всю Италию, объятую отчаянием, страхом и грязью скрытого, зашитого в венах улиц. На секунду девочка даже коснулась его, когда осторожно, будто он передавал ей гремучую змею в руки, брала хлеб...
Удар. Резко стрельнуло по всему телу.
Цуна шатнулся назад, хватаясь за кольцо – оно болезненно нагрелось. Его львенок, он четко слышал это, рычал на девочку. Странно, почему бы.
- Как тебя зовут? - приветливо улыбался Савада, присаживаясь на корточки, пока девочка внимательно обнюхивала хлеб. Она как будто искала подвох, и, не находя его, злилась.
- Я не помню, - говорит в ответ бездомная, и коротко смотрит на него поверх своих рук. А потом разворачивает хлеб другой стороной и пальчиком показывает на зеленые разводы: - Тут плесень.
Цуна удивленно поднимает брови, а потом неминуемо чувствует вину.
Хотя хлеб только этим утром испек повар.
- Прости, прости пожалуйста! - поспешно вскидывает он руки, а зеленые глаза девочки даже темнеют от каких-то непонятных ему чувств. - Я не хотел, я не знал... Давай ты сейчас подождешь, а я сбегаю на кухню и принесу тебе много-много еды?
Он говорит честно. Даже показывает пальцем себе за спину, на штаб. Девочка смотрит туда с таким интересом, будто впервые заметила особняк за спиной Цуны, но потом покачала головой, коротко улыбнувшись.
От хлеба она откусила. Прямо с заплесневелого уголка. Ее лицо озарилось детским, абсолютно искренним счастьем.
Савада не понимал, почему, но что-то в ней ему казалось безумно опасным. Он сглотнул, когда ее мудрые глаза снова остановились на нем.
- А знаешь что, Вонгола? - облизывая грязные пальцы, с набитым ртом пробормотала девочка.
У Цуны похолодело внутри. Но откуда?..
- Да? - только и выдавил он, едва давя желание попросту отползти от нее подальше. Яркие зеленые глаза прямо напротив, на одном с ним уровне, смотрели так цепко и взросло, будто прорывали его насквозь острыми крючьями.
- Убей их всех, - с беззаботной улыбкой сказала бездомная. А потом крепко вцепилась ручками в воротник его рубашки.
Удар.
Ее холодные руки обжигали. Цуна чувствовал почти животный страх, чувствовал, как бьется сердце, а в кольце беснуется мощь, желаемая быть выплеснутой. Зрачки девочки, казалось бы, были двумя омутами сплошной темноты. Внутри Цуны, где-то в желудке, сворачивалась липкая змейка страха, поднимаясь вверх волной неприятной тошноты.
Он попытался перехватить ее руки, но безуспешно. Его почти отбросило назад какой-то неведомой силой, спиной - на решетку. Он только в немом ужасе распахнул глаза, выгибаясь от рези в спине.
Больно. Страшно.
Как будто во сне.
- Убей их! - бездомная кружилась на месте, раскинув руки в стороны, как будто хотела обнять всю Италию разом с ее грязными улицами и брошенными жизнями. - Убей всех! Они заслуживают смерти, разве ты не думаешь? Они должны получить в ответ то, что сделали с нами, разве ты не считаешь?
Савада почти забыл, как дышать. Это было что-то совсем необыкновенное... То же чувство, которое он испытывал, когда оказывался на самой грани.
Сухой асфальт под пальцами стал влажным. С чего бы. И только опустив взгляд, Цуна с ужасом понял, что все вокруг покрывалось плесенью - отвратительной и влажной. Асфальт, камни колонн, прутья решетки, даже, кажется, его одежда...
- Нет, - вырвалось у него из самой груди вместе с гулким сокращением сердца. - Нет, нет, нет, я не могу, нет.
И вмиг сирота остановилась, замерла, качнувшись на месте. Опустила руки, медленно поворачиваясь к нему.
То, что было в ее глазах... Цуна никогда такого не видел.
Смерть, сущая Смерть... Это было ее имя.
- Не можешь? - горячие слезы, прожигая слой плесени, прожигая асфальт, закапали с ее лица. Цуна, затаив дыхание, смотрел, как перед ним умирает все вокруг. Темнели последние зажженные окна в домах, плотным серым туманом подернулись чистые звезды, лопнули фонари на улице. Зеленый отвратительный цвет сменялся черным.
И девочка закричала. И в этом крике Саваде почудилась густая, плотно спрессованная боль всего человечества, такая, которая заливала глаза, уши, вбивалась в мозг клиньями, заседая там, заставляла истекать кровью и сжимать виски пальцами, чтобы хоть как-то прийти в себя. Голова, казалось, распадалась на части. Кольцо обжигало руку - лев рвался наружу, чтобы спасти, а, может, точно так же страдал.
- Ты убийца! Убийца! - визжала бездомная, тряся сжатыми кулачками и топая тонкими ножками, и от каждого удара ногой об асфальт, казалось, у Цуны замирало сердце. - Ты был убийцей и останешься им! Ты никогда не сможешь смыть с себя кровь, никогда!..
Цуна не помнил, что его тогда подхватило под руки и почти швырнуло в раскрытые ворота. Он не помнил, как он щелкнул ключом, не помнил, как опрометью кинулся по вымощенной камнями дорожке. Крики девочки, смертельные, иссушающие, просто выжигали его насквозь и не умолкали ровно до тех пор, пока он не ворвался в особняк и не захлопнул дверь. И то, казалось, нечто снаружи давило на двери, запрещая закрывать их, и Цуна сумел справиться, лишь навалившись всем своим тощим телом.
Этот животный страх, эта паника...
Цуне казалось, что он оглох. Наттс просился на волю. Когда он выпустил его, львенок восьмерками вился вокруг его ног и жалобно терся, утыкаясь носом, и робко заглядывал снизу-вверх в его испуганные глаза.
Цуна видел Смерть. Теперь - по-настоящему.
...Через несколько дней у них умер повар. Потом представитель итальянской ветви Вонголы, который помогал им связаться со здешними кланами. Потом...
Все эти люди. Цуна знал их, улыбался им, жил вместе с ними в особняке. Он их тоже любил, хотя и почти не знал.
Один за одним. Один за одним.
Потом Цуна стоял перед мужчиной и касался дулом пистолета его лба. Позади него стояла вся Вонгола, все его хранители и друзья - но их поддержка иссякала перед тем фактом, что он-должен-был-убить.
Убить.
Этот мужчина совсем недавно забирал у него кейс, набитый деньгами, и плевал ему под ноги, щеря белоснежные зубы в довольном оскале.
Убить.
Разве возможно?
У этого мужчины были зеленые-зеленые, как у смерти, глаза. И когда Цунаеши смотрел ему в самые зрачки, в самую глубину, ему все чудилось, что он вот-вот увидит то невероятное НЕЧТО, которое напугало его до потери пульса при встрече с той бездомной маленькой девочкой.
Они оба крепко жмурили глаза - и Цуна, и его жертва - когда Десятый Вонгола предельно медленно нажимал на курок, будто опасаясь дернуть слишком резко. Миллиметр за миллиметром...
Все оборвалось с резким звуком выстрела, и за оглушительным хлопком Цуне послышался все тот же крик, который не отпускал его с самой встречи с той девчонкой. Но только теперь в нем вместо смертельной обиды слышались счастливые, заливистые нотки.
Если, разумеется, можно было так больно и страшно кричать от счастья.
Он до последнего надеялся, что промахнулся. Что выстрелил в пустоту.
Но Цуна открыл глаза. И все разрушилось.
-
-
30.04.2010 в 22:52не з.
-
-
30.04.2010 в 23:38Откройтесь.
-
-
30.04.2010 в 23:46Господин Нильсон спасибо большое, очень рада, что нравится.
Сейчас примчусь в умыло.
а.
-
-
04.05.2010 в 21:22Надо же было быть таким невнимательным.
Тсуна сидит, оперевшись спиной о стену какого-то здания, зажимая рукой кровоточащую рану. Прострелено... что-то прострелено, он, увы, не особенно силен в анатомии. Но это что-то болит, пульсирует, будто горит. А остальное тело будто холодеет. С кровью, с каждой её каплей, утекает жизнь. Тсуна пытается не закрывать глаза, но веки предательски становятся все тяжелее и норовят сомкнуться. Невдалеке еще слышны крики, но шум постепенно стихает. Тсуна еще надеется на то, что стихает он из-за того, что Гокудера обезвредил (Тсуне до сих пор не нравится слово "уничтожил") предательски напавших, а не из-за того, что силы капля за каплей уходят в землю. Сознание угасает.
"Я...я не собираюсь умирать. Я только немного... отдохну, да. Я очень устал. Я немного посплю, и все будет в порядке", - участливо говорит внутренний голос. Тсуна не верит ему, но он правда очень устал. Его тело полностью согласно с голосом, а у разума уже нет сил сопротивляться. "Я просто немного посплю".
Последний лучик света исчезает во тьме.
- Савада Тсунаеши, время идти со мною, - нараспев произносит совершенно неописуемый голос. Такой нельзя запомнить, но все время кажется, что где-то его уже слышал. Тсуна нехотя просыпается - что же это такое, он только что закрыл глаза.
А это она пришла. Худенькая девушка с большими грустными черными глазами, черными волосами до плеч, в сером балахоне. На поясе - клепсидра, над ладонями, сложенными так, будто она только зачерпнула воды и собралась напиться, парят маленькие песочные часы, испускающие золотистое сияние. Песчинок в верхней их половине осталось всего ничего.
Так вот ты какая, Смерть. Совсем не страшная.
- Савада Тсунаеши, - повторяет девушка. - Поторопись. Смертных много, а я - одна.
Песочные часы становятся все прозрачнее.
- А там можно будет отдохнуть?
Смерть смеряет его тусклым взглядом. Что за болтливый, нерасторопный смертный.
- Можно. Ты - заслужил.
- Хорошо...
Тсуна блаженно прикрываеи глаза.
- Ты готов, Савада Тсунаеши?
Тсуна хочет согласиться, но слова застревают у него поперек горла. Собственная воля, а еще чужая, знакомая, родная, - они явно против. В памяти всплывают лица друзей: улыбка Ямамото, преданный взгляд Гокудеры, громкий уверенный голос Рёхея, маленькие ладошки и решительно сжатые губы Хром. Даже жутковатый смех Мукуро. Даже холодные глаза Хибари. И Кёко-тян, улыбающаяся Кёко-тян, протягивающая ему руку. "Что же ты, Тсу-кун. Возвращайся, ты обещал".
- Нет. Я не могу.
Смерть все так же устало смотрит, как сияние маленьких песочных часов становится ярче, как они переворачиваются сами собой, как песчинок в верхней их части снова становится много. Какой странный смертный, но ей не в первой видеть таких.
- Да. Твое время еще не пришло.
- Конечно. Меня еще ждут там.
Смерть молча отворачивается. Раз так - зачем тратить время.
- Увидимся, милая девушка, - внезапно произносит Савада ей в спину, спокойно и легко
Смерть не отвечает ничего, она очень спешит. Только успевает подумать, что этот смертный более странный, чем другие.
Тсуна слышит голоса и понимает, что приходит в себя. Он открывает глаза, картинка сначала размытая, белая, а затем в эту белизну вмешивается яркое пятно, постепенно принимающее знакомые очертания.
- С возвращением, Тсу-кун, - радостно и как-то растерянно произносит Кёко. - Я.. я..
Мужество изменяет ей, и она плачет, скрыв лицо руками и уткнувшись в край его подушки.
- Я так рада, что ты вернулся...
Тсуна с трудом поднимает руку и гладит девушку по волосам.
- Но ведь ты же звала меня...
-
-
04.05.2010 в 21:54-
-
04.05.2010 в 22:05Каждый раз, когда я описываю Смерть, она получается совсем разной.
Это был автор 3
-
-
04.05.2010 в 22:19-
-
19.09.2011 в 01:36Спасибо всем трем авторам!